— … а в Петропавловске Камчатском полночь! — донеслось из радио.
— Опять забыл выключить транзистор, — сквозь полусон подумал командир отряда инквизиторов Отто Вольфович Райцингер.
Ну как такое может быть ?! — здесь, на святой земле натурально полдень, а где-то там, у черта на куличках, почему-то полночь?
Это ж получается, что зря сожгли Джордано Бруно ?! Выходит что ошибка вышла, и нужно бы перед родными извиниться ?! Но ведь признать ошибку такого уровня совершенно недопустимо — вся паства может усомниться вообще во всем учении ! Что тогда? Остаться не удел ?! Э неет, Земля хоть и круглая, и даже, как оказалось, вертится, прийдется гнуть линию инквизиции до конца, хоть пусть даже всех еретиков прийдется сжечь. Иначе беспорядки. А беспорядок же угроза обществу, да и вообще угроза государству… Во имя безопасности прийдется дальше врать… А ведь все же круглая… Вот оказия.

На картине Саврасова «Грачи прилетели» мы видим большую группу грачей, которые реально прилетели. Не с зимы же они сидят на деревьях, хотя и могли бы. Некоторые даже еще только на подлете. Эту часть картины, с подлетающими грачами, художник мог бы назвать «Грачи долетают».
Художник Левитан, очень интересуясь природой, и, конечно же, грачами, не мог не продолжить тему жизнеописания грачей как части природы и написал картину «Грачи улетели». Но по совету жены, позже он переименовал ее в «Золотая осень», дабы не быть уличенным в плагиате идеи. И действительно, глядя на картину, мы видим только осень. И ни одного грача!

Фраза «Да кому вы здесь нужны со своим канделябром ?!» крутилась в голове у Иван Иваныча с детства, но никак не находила своего применения. А так ее сказать хотелось. Взять, так хитро подбочениться и этак театрально рявкнуть… Он даже в театр хотел устроиться, чтобы однажды иметь хоть какую-то возможность сказать эту фразу… Но в театр его не взяли, и Иван Иваныч продолжал работать водителем троллейбуса. А в троллейбусе какие ж канделябры.

Скучна работа уездного станционного смотрителя. Проходят часы — а ничегошеньки не происходит. И сам себе ленивыми раздумьями вынужденно наполняешь нутро содержанием. То всех мух на окне посчитаешь, а это не просто — ползают мелкие. То рукой их ловить давай — тут не малая ловкость нужна. То в то же окно давай смотреть на белье на веревочке — как оно сохнет, и думать — а какую оно после высыхания даст усушку — а вдруг не налезет. Воон те кальсоны, пожалуй, легко могут однажды не налезть — что ж потом, худать или што ?!
Вот так часы проходит, жизнь проходит. То в ожиданьи поезда, то в ожидании конца дня. А прийдет время — и конца жизни. Но что его ждать, когда даже в скудном захолустье жизнь полна содержания — одних только мух вон сколько! Да и много чего еще…

Марьванна была активная женщина — она жила на третьем этаже, и у нее был балкон. Она смотрела новости и выходила на балкон комментировать. Она даже не выходила, а слегка высовывалась. Точнее, даже не высовывалась, а слегка просовывала голову, так, что даже и не поймешь откуда доносятся эти долгие, и, порой, утомительные крики обо всем, что творится в мире. В мире творилось многое. Поэтому Марьванна не знала покоя.