Воскресает Рыжая в пять утра.
Тянет руки, переплетая пальцы.
Рыжая ответственна и мудра,
слева на груди у нее дыра —
спишем это на недостаток кальция.
Рыжая встает, и, свистя дырой,
шлепая ногами, стремится в ванну.
Банки и флакончики — целый строй…
Как ни удивительно, но порой
Рыжая красавица. Это странно.
Надевая алое, в тон, белье,
Рыжая не смотрит туда, где лифчик.
День уже практически настает.
Рыжая задумчиво запоет,
тихо намяукивая мотивчик.
Рыжая мурлычет его весь день,
ждет, что боль уймется и станет легче.
Скрещивает руки, ныряет в тень,
на вопросы — морщится: «Дребедень!
Нет, не кровь. Конечно же, это кетчуп».
Но пятно на платье ее растет,
и от боли Рыжая сводит брови.
Не поможет бинт, не поможет йод,
голубой, из песенки, вертолет…
И всегда тошнило от вида крови.
Вдруг — «Привет! Звоню тебе от ребят,
там на вписке не было интернета,
встретимся? Чего ты молчишь? А я…»
Рыжая ощупывает себя,
ищет край. А края дыры — нету.
Заросло. И зажило. И сбылось.
Рыжая, как пламя. Она горит.
«Ты же хочешь, Рыжая, ладно, брось.
Детка, я же вижу тебя насквозь…
Я же знаю, что у тебя внутри».