Что человеку судьбою дано,
Рано иль поздно случиться должно.
И не сумеет судьбы своей нить,
Кто-то порвать или переменить.

Где-то, в сибирской тайге, далеко,
Жил был старик. Круглый год босиком.
Было ему много больше ста лет.
Звали его все вокруг — «вечный дед».

Редко он к людям в село заходил,
Крепкий, как лось, и всё время один.
Он не вредил никому, не мешал,
Где его дом никто толком не знал.

Не было помощи людям тогда,
Сын захворал годовалый — беда.
Баба рыдает белугой в ночи,
Мальчик горячий, как угли в печи.

Ночью не видно дороги-пути,
Утром хотела к знахарке нести.
Вдруг распахнулась скрипучая дверь,
Дед тот вошёл, весь обросший, как зверь.

И произнёс, хмуро так, не шутя:
— Утром помрёт от болезни дитя.
Я бы сумел излечить его, мать,
Если мальчонку решишься отдать.

Коли он будет со мной жить в лесу,
То от «костлявой» его я спасу.
Либо с зарёй он простится с тобой,
И заберёт его смерть в мир иной.

С кем-то из нас он уйдёт навсегда,
Ты не увидишь его никогда.
Либо тайгу ему в царство я дам,
Либо отдашь на съеденье червям.

Мать поглядела на сына и в крик,
Видит, не лжёт этот страшный старик.
Смерть к крохе тянет две тощих руки,
Гаснут глаза его синь-васильки.

— Дед, коль спасёшь ты его — забирай.
Рано сынку моему к Богу в Рай.

В лес уносивший ребёнка старик,
Долго слыхал ещё бабы той крик.

Думал:
— Чего уж теперь-то реветь?
Долго не будет парнишка стареть,
Знания дам я и силу ему,
Что убивается так, не пойму?

Время бежит, ну, а годы летят,
То, что ушло, не воротишь назад.
«Много воды утекло у реки…»,
Так говорят на селе старики.

Как-то однажды грибы собирать
Тётка пошла (где-то лет сорок пять).
Дочка той бабы, что в ночь, до светла,
Сына навек старику отдала.

В ногу вцепился ей старый капкан,
И не добраться домой из-за ран.
И не разжать, заржавели тиски,
Слёзы и кровь льются, как ручейки.

Долго кричала, что толку кричать,
Этим лишь белок да птиц распугать?
Нет в километре селений вокруг…
Только глядит, как на помощь ей, вдруг,
Вышел из леса парнишка-друид,
Лет так пятнадцать-шестнадцать на вид.
Руку на лоб её он положил,
Боль отступила. Капкан отцепил.
Слёзы ей вытер, и рану промыл,
Из пузырька, что в кармане носил.
Ногу травою вокруг обвязал.
И на тропинку кивком указал.
После рукою взмахнул и исчез,
Только вокруг зашумел тихо лес.

Силы хватило, до дому дошла.
Диву далась, как повязку сняла.
Ведь на ноге не осталось следа,
Будто там не было ран никогда.

И промолчала, чтоб мать не пугать,
Ей ни к чему про капкан этот знать…
И про мальчишку, чей взгляд в цвет реки,
Будто в нём плещутся синь-васильки.