Иван встретил Лилю в магазине и влюбился с первого взгляда. Он даже и не знал до этого, что так бывает. Лидя сидела за кассой, у нее была пышная грудь, уложенная венцом пшеничная коса и белозубая улыбка, которая находилась для каждого покупателя — и для ветхой старушки с трясущимися руками («вы не торопитесь, бабушка, доставайте денежки спокойно, я подожду»), и для заляпанного краской работяги («что, хорошо в перерыв кефирчика-то с булочкой попить?») и для красноносого бомжика («А здоровье-то, дяденька, поберечь? Вы бы купили хоть закусочки какой, а?»). Когда стали встречаться, Иван узнал, что, несмотря на внешнюю бойкость, Лиля часто смущается, и от смущения ее тугие щеки очаровательно и совершенно по-девичьи пунцовеют. Иван был не особо изобретателен в своих ухаживаниях: водил в кино, дарил цветы и конфеты. «Вань, ну зачем ты каждый раз так тратишься!» — всплескивала руками и краснела Лиля. Иван был готов жизнью рискнуть ради ее улыбки, но не знал, как выразить это словами, и в первый раз за свои тридцать пять лет жалел о том, что читал мало книг и не умеет красиво говорить с женщиной.

После двух месяцев знакомства мужчина купил особенно большой букет и сделал любимой предложение. Ему казалось, что ничего не может быть правильнее и естественнее в сложившихся обстоятельствах.

— Мы не торопимся? — спросила она. — Все-таки не 18 лет…

— Я за себя уверен, — твердо сказал Иван. — А тебя спрашиваю.

— Да я-то, Ваня, согласна, — зарделась Лиля. — Но у меня ж, ты знаешь, сын, Стасик…

— Ну и что же, что сын? — удивился Иван. — Если я тебя замуж беру, значит, будет у нас общая семья — ты, я и твой сын Стас.

— Ох, Ваня, — вздохнула Лиля. — Твои бы слова да богу в уши…

Когда Лиля сказала Стасу, что Иван будет жить с ними, подросток только пожал плечами:

— Что, еще один? Тебе не надоело еще? Все равно же ничего не выйдет…

С отцом Стаса Лиля рассталась из-за его пьянства. Потом у нее были еще две попытки устроить личную жизнь. Во время первой Стас был еще маленьким. Во время второй неоднократно просто не пускал пьяного сожителя матери домой, закрывая дверь перед его носом, а однажды даже подрался с ним, используя табуретку в качестве орудия.

— Я, между прочим, не пью, — заметил Иван.

— Рассказывайте, — презрительно бросил Стас и ушел в свою комнату.

Все попытки Ивана разговорить сумрачного подростка заканчивались ничем. Стас практически не выходил из своей комнаты, даже ел отдельно, утаскивая туда тарелку.

Иван сказал Лиле: не волнуйся, он мне не доверяет, но я буду стараться. Подошел к делу системно. Собрал у коллег по работе всевозможные советы по обращению с подростками и стал действовать последовательно.

Стасу тяжело давалась физика. Иван попытался помочь. «Отвалите, а? Сам справлюсь,» — ответил на предложение Стас.

Потом позвал пасынка позаниматься машиной. «Не гоните пургу. Нынешние машины в автосервисе чинят,» — был ответ.

Предложил съездить на рыбалку с ночевкой вместе с семьей его друга. «Знаю я эти рыбалки, — усмехнулся Стас. — Наливай да пей, что тут сложного?»

В заключение Иван перешел к культурной программе — купил билеты, предложил всем вместе сходить на концерт известного эстрадного певца. — «Вы бы еще на Эдиту Пьеху меня позвали. Не пойду я с вами никуда,» — сказал Стас из-за двери. Пошли вдвоем, концерт был удачный, но Лиля весь вечер промакивала платочком накрашенные глаза.

— Так дальше продолжаться не может, — сказал Иван Лиле в один из ближайших вечеров. — Он живет, как в тылу врага, ты крутишься между двух огней, я тоже чувствую, что у меня терпение кончается. Ты его мать, скажи, что я делаю не так, и как это исправить. Я все сделаю.

— Я не знаю, — сказала Лиля и заплакала. — А может, он прав, и напрасно мы все это…

***

И вот Лиля сидит у меня в кабинете и вытирает платочком глаза. Тушь слегка размазалась и зеленые, чуть-чуть раскосые глаза Лили кажутся огромными. Иван и Стас идти в детскую поликлинику отказались. «Ну что тебе там, в поликлинике, скажут? — удивился Иван. — Никто нас там не знает, и он же не больной какой-нибудь. Я уж у всех умных людей вокруг по сто раз совета спросил — ничего не помогло. Но если тебе хочется, ты сходи, конечно.» — Стас был более краток: «У тебя проблемы, ты и иди.»

— Я тоже, по Ваниному примеру, совета у своих в магазине просила, — всхлипывает Лиля.

— И что посоветовали? — интересуюсь я.

— Ваню-то наши все знают теперь, — вздохнула Лиля. — Говорят: наконец повезло тебе, Лилька, с мужиком, держись теперь за него руками и ногами. А Стасу твоему надо врезать хорошенько, чтобы понял, кто теперь в доме хозяин. Подростки, они только силу и понимают. Вот он сразу и пришипится, и выкаблучиваться бросит.

— Это единственный совет ваших коллег по работе?

— Не, некоторые говорят, что это я сама сына в свое время разбаловала (ну я действительно ведь старалась ему не отказывать ни в чем, жалела, что жизнь у него из-за меня такая). И нечего теперь на Ивана сваливать, дескать, я должна сама его окоротить, показать, что мужик для меня теперь главнее… А я и понимаю, да ведь и Стасика мне тоже жаль. Сын ведь… А вот Иванова мать так ему и сказала: Сынок, ты честно пытался наладить отношения, но для матери ребенок всегда будет главнее, поверь мне, я знаю. Тебе остается только уйти… — Лиля снова заплакала. — Ей-то одной тоскливо нынче жить, хочется, чтобы сын вернулся, заботиться о нем, я ее тоже понять могу…

— Послушайте, а себя — себя! — вы хоть раз понять можете?! — почти рявкнула я.

Лиля вздрогнула, перестала рыдать и захлопала глазами:

— Себя понять? А как это?

— Ну перестать растворяться в других и в обстоятельствах, увидеть, понять, проговорить, что вы чувствуете, чего вы хотите…

— Я хочу, чтобы все было хорошо, и…

— Оставили «всех» в покое! Говорите только про себя: я —…

— «Последняя буква алфавита!» — быстро процитировала Лиля. — Мне так бабуленька всегда говорила, когда я в детстве «якала».

— Не последняя, а первая с конца! — не растерялась я, мысленно помянув лилину бабулю недобрым словом. — Говорите!

Ее мысли и чувства по поводу сложившейся ситуации нам пришлось не только формулировать, но и записывать на листочке — женщина путалась и не могла второй раз повторить даже только что произнесенную фразу.

Дома Лиля прилежно и с выражением прочитала все с листка сначала Ивану, а потом — Стасу. Заглавие было такое: «что я, Лиля, чувствую?» «Ты прям как Леонид Ильич на трибуне», — сказал Иван. Стас удивился и рассмеялся: «Мам, тебе там в поликлинике чего, сочинение задали написать?»

— Ванечка, Стасенька, пойдемте со мной, — жалобно сказала Лиля, отложив листок в сторону. — Мне очень нужно. Я без вас обоих жить не могу и мне так страшно теперь…

— Ну если тебе нужно, чего ж, — неожиданно согласился Стас.

Иван и Стас были даже чем-то похожи внешне, они вполне могли бы назваться отцом и сыном, я бы не усомнилась. Я не стала разговаривать со Стасом. О чем? Заставлять его вспоминать мамины неудачные «замужества»? Пусть сидит, слушает. Включила все свои литературные способности, сколько их есть, и из корявых Ивановых фраз (повторяя и преображая каждую из них) выстроила для Стаса такую историю любви Ивана и Лили, что у самой в глазах защипало (Лиля плакала, не останавливаясь). Стас хмурился, ковырял пол носком ботинка. Потом сказал: «Да пусть их, конечно, чего я-то…» Тут мы его и отпустили.

— Все, — сказала я. — Теперь он знает о ваших чувствах. О ваших, Иван. И о ваших, Лиля. Дальше — отстаньте от него совсем, займитесь друг другом. Стас ничего не имеет против вас лично, Иван. Он просто не очень верит в благополучный исход маминого замужества — признайте, что у него есть для этого основания — и по-своему переживает за нее, не хочет для нее и для себя очередного разочарования. Раньше, много лет именно он был другом, опорой, защитником Лили. Если он убедится, что мать счастлива и довольна, будет видеть это из недели в неделю, из месяца в месяц, его отношение к Ивану, скорее всего, изменится в лучшую сторону.

Иван и Лиля ушли, и были как будто бы готовы строить свою жизнь на основе своей любви. Они очень хорошо смотрелись вместе. Мне так хотелось, чтобы у них дальше все сложилось благополучно…