«Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч…» — песня в исполнении Клавдии Шульженко стала символом борьбы и Победы. С первого и до последнего дня Великой Отечественной войны под обстрелами и бомбежками певица гастролировала по действующим войскам, только за время блокады Ленинграда дала свыше 500 концертов…

Эту часть жизни великой Шульженко знают все. А в городе Муроме живет Надежда Морина, которой известны тайные страницы биографии Клавдии Ивановны. Хотя саму Шульженко она никогда не видела: когда у ее дяди, кинооператора Георгия Епифанова, был роман с артисткой, она еще даже не родилась. Зато десятки раз читала и перечитывала личные письма певицы.

Любовь в открытках

Надежда Морина перебирает доставшиеся ей от дяди фотографии и письма:

— В их любви с Шульженко было столько фатального! Когда они стали встречаться, ему было 38 лет, а ей — уже 50. За ее плечами — распавшийся брак с Владимиром Коралли, сын…

Кинооператор Георгий Епифанов заболел Шульженко еще в довоенном сороковом, когда впервые услышал голос певицы. С тех пор скупал ее пластинки, не пропускал ни одного концерта. Правда, подойти познакомиться или хотя бы преподнести цветы не решался.

С войны Георгий вернулся героем — с тремя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны и множеством медалей за съемку опасных воздушных боев. В послевоенное время бывал в командировках и в Арктике, и на юге, и на Дальнем Востоке. И везде возил с собой аккуратно уложенные в металлическую коробку пластинки с голосом любимой певицы.

— Как-то дяде удалось раздобыть адрес Клавдии Ивановны, и с тех пор к каждому празднику он посылал ей открытки, — продолжает рассказ его племянница. — Подписывал их одинаково: «Г. Е.».

Так прошло 11 лет.

«Оставайся или уходи»

Безнадежная «заочная» любовь Епифанова к Клавдии Шульженко стала явью 21 июля 1956 года, когда они случайно оказались в одном санатории.

— Дядя так разволновался и растерялся, что ничего, кроме здрасте, и сказать-то не смог, — продолжает Надежда Морина. — А потом, когда собрался уезжать, она вдруг дала ему свой номер телефона, пригласила на чай. За разговорами просидели почти до полуночи. И вдруг Клавдия Шульженко положила перед ним пачку перевязанных ленточкой открыток.

Невероятно, но она не выбросила ни одного письма Епифанова. Ее впечатлили загадочные инициалы и постоянство. Когда же пришло время прощаться, певица посмотрела на него и сказала: «Знаете что… Или уходите, или оставайтесь!» И он остался…

— Вместе с Клавдией Шульженко мой дядя прожил восемь лет. Он сопровождал ее везде: на концертах, на отдыхе, — рассказывает Надежда Морина. — Они писали друг другу такие нежные письма! А расстались из-за ревности. Из-за разницы в возрасте Клавдия Ивановна его часто ревновала. Однажды прилюдно обвинила дядю в чем-то и сказала в сердцах, чтобы он уходил. И он ушел, хотя она была для него всем на свете…

Певица вновь позвонила своему любимому Жоржу спустя 12 лет. Пригласила на свой юбилейный концерт по случаю 70-летия. Конечно, Епифанов пришел. Так они встретились, чтобы не разлучаться уже до конца.

После смерти любимой почти все ее личные вещи Георгий Епифанов передал в Харьков, в созданный там музей. У себя оставил несколько раритетов — пластинки с бессмертными «Синим платочком» и «Давай закурим», фотографии и видеокадры, лично снятые и смонтированные, афиши, книги и подарки с трогательными дарственными надписями и, конечно, личные письма.

ДОСЛОВНО

Крик сердца

Строки из писем Шульженко складываются в настоящий эпистолярный роман.

«Мой родной, любимый Жорж! Твоя поэма о любви меня совершенно потрясла и обезоружила. Потрясла, потому что это — крик сердца. Обезоружила красотой слога. Я умею красиво только чувствовать и говорить, а в письмах я не умею изложить так, как чувствую. Вероятно, потому что не люблю писать. Ты истинный Георгий Победоносец, если я все-таки пишу. Ты вошел в мою жизнь, когда она потеряла для меня смысл и интерес…»

«Ты мой Христос! Снял меня с креста, истерзанную, распятую, и вдохнул в меня жизнь. 21 июля 1956 года великий день для меня, день моего второго рождения для любви. Сколько мне осталось — все твое».

«Здравствуй, моя любовь, моя жизнь! Только что перечитала твои письма и телеграммы, как чудесную книгу. Лучшую книгу из всех, что читала я в жизни. Жорж, родной мой, ненаглядный мой, — как я тебя люблю и как тяжко переживаю нашу разлуку. Да. Наполеон был прав, когда сказал: в жизни ничего нельзя украсть, рано или поздно за все надо платить. Вот мы с тобой и платим (за часы счастья — месяцами разлуки и страданиями, доходящими порой до безумия)… Твоя Клавдюша».