Скандал между минкультом и режиссёром Александром Миндадзе вокруг фильма «Милый Ханс, дорогой Пётр», возбуждённый прогрессивной общественностью, жалобно схлопнулся. Так и не начавшись. Это потому, что скандал, собственно, и существовал исключительно в возбуждении прогрессивной общественности, а минкульт с Миндадзе в нём так и не поучаствовали.

Они поступили по-другому. И вот именно это «по-другому» нам и представляется показательным на самом деле — в нашей повестке дня, где рассматриваются реальные вопросы и проблемы культурной политики, а бессодержательные мантры типа «свободы творчества» и прочих «прав человека» отсутствуют напрочь.

Напомню, что минкульт отказался поддержать государственными деньгами и добрым словом новый кинопроект режиссёра Миндадзе. И причину объяснил: это из-за того, что ради художественного вымысла в сюжете фильма сильно понапутано с историческим контекстом.

Режиссёр Миндадзе расстроился, подивился, но митинговать не стал — а вместо этого попросту обратился за разъяснениями прямо к министру культуры.

По результатам разговора Мединского и Миндадзе проблемы не стало. Ко всеобщему удовольствию — если не считать свободолюбивой общественности, да и хрен с ней.

Оказалось, что Александр Миндадзе — художник, его интересуют драма, герои, образы, характеры. В общем, кино как искусство. А фантазии консультантов, начитавшихся всякой антинаучной лабуды и продвигающих её, интересуют не сильно.

Итог нам известен: минкульт придаёт творческой группе новых консультантов — из Академии наук и Российского военно-исторического общества; прежние консультанты идут лесом, декламируя цитаты из Солженицына-Резуна; исторический контекст мелодрамы приводится в соответствие с тем, что было на самом деле; работа над фильмом продолжается; вопрос финансового участия государства в проекте передаётся на усмотрение Фонда Кино.

Вот и весь «конфликт».

Что в этой истории представляется нам важным, — так это идеология и механизмы культурной политики, которая с подачи президента Путина возвращается в государственную практику.

Первое. Культурная политика вступает в соприкосновение «творческими свободами» ровно в тот момент, когда художник приходит за государственными деньгами. Ну, не считая прецедентов, предусмотренных в УК — но это по части других ведомств.

Второе. Так вот, ровно с этого момента государство вправе предъявить художнику список содержательных требований — например, относительно исторических соответствий, что и произошло в рассматриваемом случае. Эти содержательные критерии берутся не из фантазий Мединского, а из Госпрограммы развития культуры — там, собственно, и были обозначены задачи и цели государственной культурной политики.

Третье. Постепенно минкульт отращивает для реализации культурной политики действенные инструменты. В данном случае мы видели экспертные советы, которые полномочны оценивать представленные заявки на предмет соответствия провозглашённым принципам. Сказать, что это дело доведено до автоматизма и непогрешимой эффективности, было бы преждевременно, пожалуй — иначе не пришлось бы Мединскому регулировать ситуацию с Миндадзе в ручном режиме. На, напомню, ещё в момент принятия минкультовской Госпрограммы и этого не было — всё строится и отрабатывается с нуля и в режиме онлайн.

Вот таким путём и будем как-то двигаться.

И именно с этой точки зрения и будем оценивать истерики об «убийстве кинематографа», «покушении на свободы»: их природа в контексте нашего понимания проблемы очевидна и, честно говоря, внимания не заслуживает.