Он в автобусе ехал,
возвращаясь из плена,
Был российский солдатик
больше года в плену.
После ВУЗа призвали, как
женился на Лене,
Но не знал, что случайно
попадёт на войну.
И теперь, возвращаясь без
ноги, с костылями,
Он смотрел, как резвилась
рядом с ним молодёжь.
Молодые ребята, видно,
свадьбу гуляли,
Были их поцелуи — словно по сердцу нож.
Вспоминал он про Лену: как
друг друга любили,
Как она обещала, что всегда
будет ждать…
Может, лучше его бы там, в плену, и убили,
Чем обузой такою для жены
его стать.
Тут сержанта невеста
поманила шампанским,
И жених добродушно с ним
завёл разговор.
Из стаканчиков лёгких они
пили по-братски,
И сержант им поведал, как он жил до сих пор.
И доверившись сразу
незнакомым ребятам,
Хоть три года не мог он доверять никому,
Про письмо своё к Лене
рассказал им солдатик
Мол, зачем ей безногий и контуженый муж.
Он писал ей о дубе, что на их остановке,
Где он с нею встречался раз,
наверное, сто…
Если всё-таки нужен ей такой
он безногий,
Пусть повесит на ветку
бирюзовый платок.
Ну, а коли на дубе он платка
не увидит, —
Просто мимо проедет, и —
свободна она…
Он понять её сможет и не будет в обиде,
Ведь три года о муже не могла она знать.
Ждали все с нетерпеньем
остановки у дуба,
Скоро за поворотом им откроется он.
А сержант в напряженьи всё
кусал свои губы
И боялся, что сердце скоро
выскочит вон.
И когда он увидел дуб своими
глазами,
Он смотрел, чуть не плача,
лбом прижавшись к стеклу:
Был тот дуб одинокий весь
увешан платками
И сиял бирюзою сквозь
осеннюю мглу.