ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ Сталин ослабил давление на религию, открылись некоторые храмы, люди стали туда ходить. То же самое происходило и в осажденном Ленинграде. Даже в самые суровые дни блокады в кафедральном Николо-Богоявленском соборе дважды в день совершались службы. И измученные, голодные люди находили в себе силы прийти в храм.
Ветеран Татьяна Ивановна Тихомирова вспоминает:
— В Никольский собор я начала ходить с января 1942 года, на литургию. Выходила с 10-й Советской, где мы тогда жили, затемно, шла часа полтора. Среди высоких сугробов, почти в мой рост, вилась тропиночка. Вдоль нее лежали замерзшие трупы. Страшно было.
Служил митрополит Алексей Симанский и с ним протодьякон Маслов. Как сейчас помню: на руках у последнего перчатки с обрезанными пальцами. Потому что очень холодно, собор большой и не отапливается. И в нем стоит человек двадцать. Мама мне сшила варежки из ватина, обшила сверху бархатом. Когда надо перекреститься, я из них руку вынимаю, перекрещусь, и скорей назад. Холодно жутко!
Кончится служба, выхожу на улицу. Те же полтора часа до дома, но небо ясное, сияющее, солнце яркое, снег блестит. Правда, мороз — под сорок, но настроение совсем иное. Идешь, идешь и доходишь до дому. А руки замерзли, и ключи в скважину не попадают. Вот так и ходила несколько раз за первую зиму. А потом легче стало. Пошли акафисты святителя Николая, на которые я ходила каждую среду. Народ с таким воодушевлением их пел! И нижний собор уже был набит битком, если опоздаешь, едва пробираешься по стеночке, чтобы пристроиться хоть где-то.
Отец Татьяны Ивановны в то время работал еще бухгалтером на одном из заводов. Но с 1943 года одновременно служил чтецом в Николо-Богоявленском соборе.
— Отец был человек глубоко верующий. И вот помню: февраль 42-го года, самое страшное, голодное время блокады, — рассказывает Татьяна Тихомирова. — Наша семья очень голодала, потому что у нас не было никаких запасов. 23 февраля папа, уходя на работу, говорит нам: «Помолитесь священномученику Власию. Сегодня его день. Может, он нам пошлет что-нибудь из еды».
А Власий ведь перед смертью помолился Господу, чтобы тот дал ему силы помогать каждому человеку, который будет к нему обращаться в вопросах житейских, хозяйственных.
Мы с мамой молились усердно. Надо сказать, мама к этому времени от голода стала такой худой, что я, четырнадцатилетняя девочка, могла ее на руках носить. Но время идет, а ничего не происходит.
Но вот возвращается папа, на глазах у него слезы, а в руках буханка солдатского хлеба! Рассказывает: «Сижу я на работе, день заканчивается. Вдруг открывается дверь и входит одна из наших счетоводов. Говорит, что за ней приехал брат и увозит на Большую землю. И кладет передо мной большую буханку. Говорит: Это все вам!» С тех пор я каждый день молюсь священномученику Власию…
Таких случаев в блокадном городе было множество. Часть из них удалось собрать замечательному человеку Сергею Владимировичу Смирнову. Вот один из рассказов.
— У мамы был образок Николая Чудотворца, — вспоминает Валентина Петровна Барышева. — Им ее благословили во время Гражданской, когда она тяжело болела. Так вот, когда они уходили из Павловска, к которому подходили немцы, она шла и всю дорогу взывала к святому Николаю о помощи. И снаряды рвались то впереди, то позади, а их не задело. Мама всю блокаду этот образок не снимала.
А вот еще более невероятная история.
— Однажды мы три дня ели… газеты, — рассказывает Нина Михайловна Федорова. — Наконец сказали маме, что больше уже не можем. Идет она по улице и не знает, что делать. Вдруг обстрел. Она упала в снег, а когда поднималась, увидела под собой три иконки. На одной прочла: «Хлебная Пресвятая Богородица». Прижала их к груди и пошла домой. Вдруг останавливается машина, и незнакомый офицер протягивает ей мешок овса. Этим овсом мы и спаслись.
Вот так, с верой в Бога, город и жил. И выжил!