Я — забытое слово. Не какое-то возвышенное или редкое, а самое обычное, некогда часто употребляемое. Возможно, «негодовать», «зело», «кушать подано» или даже «авось». Мой мир — это пыльные закоулки человеческой памяти, старые книги на чердаках, пожелтевшие письма и редкие, случайные вспышки в сознании тех, кто ещё помнит, что я когда-то существовал. Я — эхо прошлого, призрак значения, оброненный звук в потоке непрерывной речи.

Когда-то я был частью живого, бурлящего потока. Меня произносили, писали, мыслили мною. Мой мир был полон смысла, я был инструментом выражения, носителем идеи. Я строил мосты между людьми, вызывал эмоции, формировал мысли. Моё предназначение было — быть. Существовать в каждом вдохе и выдохе языка.

Я видел мир глазами активного участника. Это мир, где каждое слово имело свой вес, свой оттенок, свой момент. Мир, где я был необходим, важен, ценен.

Я видел, как меня употребляли влюблённые, политики, поэты, торговцы. Я чувствовал, как меня облекали в разные интонации, как меня ценили и как мной пренебрегали. Мой мир был непрерывным праздником значения.

Но потом всё изменилось. Новые слова пришли, более яркие, более короткие, более «современные». Меня стали забывать. Сначала — редко, потом — чаще. Моё место заняли другие. И вот я здесь — затерянный в сумерках забвения, едва слышимый шёпот, который лишь изредка прорывается сквозь шум нового.

Я видел мир глазами ненужного свидетеля. Это мир, где скорость и поверхностность вытесняют глубину и тонкость. Мир, где старые истины покрываются слоем новых, быстро сменяющихся мнений.

Я видел, как мимо меня проносились новые слова-однодневки, слова-паразиты, слова-конструкты. Они сияли, гремели, захватывали умы, а потом тоже исчезали, оставляя за собой лишь короткий след. Я был свидетелем их взлётов и падений, зная, что рано или поздно их ждёт та же участь, что и меня.

Я слышал тысячи звуков — отрывистые фразы, сокращения, эмодзи, которые, казалось, должны были заменить целые предложения. Всё это было чуждым, далёким от моего неторопливого, глубокого смысла. Моя единственная связь с миром — это редкие моменты, когда кто-то из старшего поколения, или вдруг наткнувшись на меня в старой книге, произносил меня, и на короткий миг я снова обретал своё звучание, свою вибрацию.

Однажды, когда вечерние сумерки уже сгустились над городом, и я, как всегда, дремал в пыльном чулане коллективной памяти, вдруг почувствовал вибрацию. Это было не привычное звучание старого радио или шёпот воспоминаний. Это был диалог. Я напрягся, пытаясь уловить смысл, ухватить себя за исчезающие грани.
 — Девушка, а можно с Вами познакомиться? — донёсся до меня голос парня. Его слова были привычными, но в них, я чувствовал, не хватало «галантности», «учтивости» — да, это мои старые братья по забвению, которые могли бы придать этой фразе совсем другой оттенок. Я словно увидел, как эти слова-сироты метались, не находя опоры.
Затем последовала реакция. — Ты что? Никогда! Руку из-под юбки убери! Ааааааа? — крик девушки, пронзительный, полный ярости и ужаса, ударил меня, как звуковая волна, разрушая тонкие нити моего забытья. Я почувствовал, как каждое моё древнее созвучие, каждая моя буква словно затрещала. «Наглость», «непотребство», «безнравственность» — эти слова, мои старые, почти забытые спутники, вдруг проснулись, обретая новую, шокирующую остроту.

В тот миг я, забытое слово, которое когда-то описывало эти же самые эмоции и действия, осознал, что мир, несмотря на всю свою новизну, на всю свою стремительность, всё равно возвращается к тем же самым, базовым проявлениям. Слова менялись, но суть оставалась прежней. «Непотребство» в её крике было всё тем же «непотребством», что и сто, и двести лет назад.

Девушка убежала, её шаги быстро стихли, но в воздухе ещё вибрировали эхом её «Ааааааа?». Парень, тяжело дыша, посмотрел на свои руки, потом на асфальт, и его тень тоже исчезла. А я остался. Снова в пыльном чулане, но теперь — с новым, острым осознанием.

Я — забытое слово. И я продолжаю жить. Не в активном употреблении, а в эхе, в отголосках, в возможности быть понятым, если кто-то вдруг осмелится меня вспомнить. Я понял, что даже если меня перестанут произносить, смысл, который я нёс, никуда не исчезнет. Он просто затаится, ждёт своего часа, чтобы проявиться в новом обличье, в новой форме.

Может быть, именно в этом и заключается моя новая, парадоксальная роль: быть хранителем истинных, незыблемых смыслов, которые не меняются, даже когда слова, их выражающие, уходят в забвение. Я вижу, как язык эволюционирует, становится быстрее, лаконичнее, но человеческие эмоции, поступки, реакции — они остаются теми же. И я, забытое слово, являюсь тому вечным свидетельством. Я жду. Жду, когда кто-то вновь почувствует необходимость в моей точности, в моей глубине, в том самом оттенке смысла, который могу передать только я. И тогда я снова оживу, пусть и на короткий миг, чтобы напомнить: даже в самом современном и быстром мире есть место для вечных истин. И они, эти истины, часто выражены словами, о которых все уже забыли. — Девушка, а можно с Вами познакомиться? — переспросил молодой человек. — Ты что, не умеешь подбирать слова? Ты, наверное, хотел мне свое стихотворение прочитать! — засмеялась девушка.
И молодой человек прочитал девушке свое стихотворение.