Отдыхала как-то я в одном гостеприимном доме в Адлере, где и был хозяйский внук трёх с небольшим лет Коленька, и рыжий котёнок (с ладошку, не больше), которому с моей подачи дали кличку Чубайсик. И когда они из-за чего-то «падлались», малыш стал пинать котёнка, за что тут же от бабки словил подзатыльник и отправлен в угол на переосмысление своего поведения насчёт человеческого отношения к братьям нашим меньшим. Мало того, она ещё и пригрозила, что он-де, бессовестный внук, от неё конфеток больше не получит, что, конечно, особенно Коленьку огорчило.

Коленька, всхлипывая и размазывая по щекам слёзы, величиной с черешню, неуверенно оправдывался на строгие, но справедливые бабкины обвинения в жестокости, что, дескать, «он пейвый начай». Тут и я сунулась в конфликт, ну и… дабы его, конфликт бишь, как-то нейтрализовать, говорю, что бабушка обязательно простит, если попросить у котёнка прощения и помириться с ним.

Парнишка с полными слёз глазами доверчиво взглянул на меня из угла заточения, потом решительным шагом направился к котёнку. Мы замерли. Зверёк прижался к стене спиной и на всякий случай поднял лапу для обороны. Тут Коленька с уморительно-умильной рожицей присел перед ним на корточки и тоненько пропел:
 — Чубасик, а Чубасик, а пьясти меня позяюся, я боси так ибуду.

Кот, ошалев от неожиданности, затравленно выпучил глаза на ребёнка и зашипел.

 — Тётя Вая-я… а он ихочет со мной миица.  
 — Почему, Коленька?  
 — Он со мной иязгаваиваит.  
 — А что он делает?  
 — Обизьваица на меня, — всё также сидя на корточках, обиженно, с горючей слезой в голосе протянул малыш, выпятив сковородником губёшки.
 — Ты смотри, какой котик обидчивый! И не разговаривает, и мириться не хочет, и обзывается!.. 
 — Ну дак Чубайс же! Что с рыжего возьмёшь?! — встренула бабка, нарезая заправку для борща. 
 — А как он, Коленька, обзывается? — умничаю. 
 — Говаит, фто я — дуя-як!  
 — Ай-йяй-йяй! Так и говорит? 
 — Да-а!.. — протянул Коленька и захныкал ещё громче.

Бабка, охнув и внезапно шёпотом вспомнив то ли свою, то ли ещё чью мать, закашлялась и отвернулась. Тут и я тоже начала таращить глаза, не хуже Чубайсика. И, наконец, еле сдерживаясь, чтобы не хрюкнуть от смеха, выдавливаю с почти с серьёзным видом:
 — А ты ему колбаски дай… и погладь.

На том конфликт и был исчерпан.