В одной долине жили два мастера.
Романтик каждый день выходил с палитрой и раскрашивал улицы: крыши в лазурь, заборы в пурпур, речку — в тон золота.
Он мурлыкал под нос и оставлял на одежде пятна красок, словно медали.
Мудрец был другой: приходил с тонкой кистью, маленьким компасом и блокнотом.
Он чертил по земле тонкие серебряные линии — ровные, тихие указатели, которые знали, где безопасно перейти мост, где лучше поставить дом.
Однажды к Романтику подбежала женщина, спешившая на ярмарку.
Увидев позолоченную реку, она с облегчением вскрикнула и, не посмотрев по сторонам, села в лодку, приставленную к яркой береговой.
Лодка покатилась, и женщина оказалась у обрыва: краска блестела, а маячный столб оказался иллюзорным.
Мудрец подошёл, не крича, тихо провёл рукой по серебряной линии и показал лестницу, ведущую к безопасному причалу.
Он не восклицал, но женщина запомнила его спокойный жест.
Пришёл и путник, потерявшийся по делам и по сердцу.
Романтик махнул ему кистью к радуге за холмом:
«Пойдёшь — увидишь, зачем жить», — его голос звенел, как брызги краски.
Мудрец лишь указал пальцем на серебро, проведённое по карте: «Иди по ней, она выведет», — сказал он тихо и аккуратно сложил компас.
Путник стоял между мазками и штрихами.
Он сел на камень и долго смотрел, пока краски и линии не сложились в одну дорогу: широкая цветная дуга для настроения, вдоль неё — тонкая серебряная нитка для шагов.
Романтик хохотнул, обдав путника краской,
Мудрец поправил край карты — и путь родился сам собой.
Путь получился тёплым и надёжным: по ночам горели расписные фонари, днём люди шли, не сбиваясь с пути.
Со временем в долине стали строить дома так, чтобы и фасады радовали глаз, и фундаменты были прочны.
Путник вернулся, сел у моста и улыбнулся, глядя на то, как дети играют у серебряной тропы под раскрашенными небесами.
И больше никто не спрашивал, что важнее: краска или линия.
Люди просто шли по дороге, где хватало места и для мечты, и для меры.