Курт Кобейн: «Я сгорел, потому что мир притворяется»
Он сидел в теплице, курил последнюю сигарету и смотрел на озеро Вашингтон, где отражались огни чужих счастливых домов. Ружьё лежало рядом, как старая гитара, которую он больше не хотел трогать. В голове крутилась строчка из песни, которую он так и не дописал: «I hate this world for its hypocrisy». Он не знал, что это будет его последняя мысль. Но знал, что больше не может.
«Я НЕ ПРОСИЛ БЫТЬ ВАШИМ ГЕРОЕМ»
Всё началось с Nevermind. Пластинка, которую он записал за три недели, стала бомбой. 30 миллионов копий. Обложка с младенцем, который плывёт за долларом. Курт смотрел на неё и думал: «Вот и всё. Меня купили».
«Я ненавижу, когда люди говорят, что мы — голос поколения. Это полная херня. Мы просто играем музыку, которую любим, а они делают из этого цирк». — Rolling Stone, январь 1994
Он стоял на сцене в Лос-Анджелесе, 60 тысяч человек орали его имя, а он хотел только одного: чтобы они замолчали. Он видел, как девчонки в первых рядах носят его свитер, купленный в Gap за 80 баксов. Тот самый свитер, который он нашёл в секонд-хенде за два. «Они носят мою боль, как модный аксессуар», — думал он. И улыбался камерам. Потому что так надо.
«Я ЧУЖОЙ ВЕЗДЕ»
В Абердине его звали «чудик». В Сиэтле — «гений». В журнале People — «самый сексуальный рокер». Он не был ни одним из них. Он был просто Куртом, который в 14 лет нашёл гитару в мусорном контейнере и научился играть Stairway to Heaven задом наперёд.
«Я всегда чувствовал себя чужим. Люди притворяются, что им всё равно, но на самом деле они просто боятся быть настоящими». — Journals
Он писал это в отеле в Риме, после того как проглотил 50 таблеток рогипнола и чуть не умер. Кортни нашла его в ванной, в луже собственной рвоты. Она кричала: «Ты что творишь?! У нас дочь!» А он смотрел в потолок и думал: «Я не знаю, как быть отцом. Я не знаю, как быть человеком».
«АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА — ЭТО ВРАНЬЁ»
Он вырос в трейлере. Мама работала официанткой, папа — механиком. Развод. Переезд. Школа, где его били за длинные волосы. Потом — слава. Особняк. Деньги. Но внутри всё то же: пустота.
«Я не верю в эту херню про „работай усердно — и всё будет“. Это ложь. Большинство людей просто выживает, притворяясь счастливыми». — MuchMusic, 1993
Он видел, как его друзья из Абердина всё ещё работают на лесопилке. Как его сестра воспитывает ребёнка на пособие. Как фанаты пишут ему: «Ты вдохновляешь нас!» А он думал: «Я вдохновляю вас быть несчастными. Круто».
«Я ОБМАНЫВАЮ ВСЕХ, КОГО ЛЮБЛЮ»
Фрэнсис была крошечной. У неё были его глаза. Он держал её на руках и думал: «Я не могу быть твоим отцом. Я даже собой не могу быть». Кортни спорила, кричала, плакала. Они любили друг друга так сильно, что это убивало.
«Я давно уже не чувствую ничего, кроме вины за то, что обманываю людей, которые меня любят… Лучше сгореть, чем угасать» — предсмертная записка.
Он писал это на обороте меню из китайского ресторана. Рядом — рисунок: сердечко, пронзённое стрелой. Он знал, что это конец. Знал, что не вернётся.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
Он сбежал из реабилитации в Лос-Анджелесе. Купил билет до Сиэтла. Прилетел ночью. Дома никого. Кортни в Лос-Анджелесе, Фрэнсис — с няней. Он зашёл в теплицу. Там было тихо. Только озеро и луна.
Он вколол себе героин. Последний раз. Чтобы не было больно. Чтобы не было мыслей. Чтобы не было этого мира.
«Я просто хочу, чтобы всё кончилось. Без шума».— дневники, 1993
Он положил ружьё к виску. Нажал на курок.
Тишина.
ЭПИЛОГ
Электрик нашёл его через три дня. 8 апреля. В теплице пахло смертью и сигаретами. На столе — записка. На полу — гитарный усилитель, который он так и не включил.
Мир продолжал врать.
Фанаты носили траур.
Журналы писали: «Трагедия поколения».
MTV крутило Teen Spirit нон-стоп.
А где-то в Абердине мальчик в свитере нашёл старую кассету Nirvana.
Включил.
Услышал крик.
И впервые в жизни почувствовал, что не один.
Курт ушёл.
Но его крик остался.
И каждый раз, когда кто-то говорит: «Всё будет хорошо»,
где-то в теплице вздыхает мальчик, который знал правду.