Земная гусеница
Утро распласталось по листьям, словно тёплый воск, заливая жилки мягким золотом.
Гусеница ползла неспеша.
Её тело — не гладь, а карта: бугорки — крошечные горы прошедших историй, складки — изгибы старых речей.
Каждый шаг шуршал, как пергамент.
Медленно.
Вдумчиво.
Тише.
Каждая щетинка — игла компаса, ищущая, где кончается лист и начинается земля.
Чужие бабочки хлопали крыльями вдалеке — хрустальные веера, стучащие по стеклу славы.
Их аплодисменты — лёгкий дождь, покрывающий всё опасным блеском, делающим поверхность скользкой.
Ей не нужно это сияние.
Крыло красиво, но тонко, как купол слюды.
Пьедестал сверкает — но на нём холодно и пусто.
Её неровности — не изъян, а текстура, шлифованная временем: в каждом бугорке застревала память о дождях, о корнях, о ночных разговорах с червями и камнями.
Полировать себя до зеркала, где отражаются лишь чужие лица, — значит лишиться этой плотности.
Исчезнуть.
Раствориться в чужом отблеске. Стереть карту и стать пустотой.
Нет.
Ей ближе уединение и тяжесть земли под пузом — тёплый дом, где корни шепчут:
«Оставь крылья тем, кто жаждет света, а ты храни под собой глубину».