Ты иди, не оборачиваясь, сквозь ад.
Помни светлым дом свой и листвошумящим сад,
вспоминай, как нос окрашивала
пыльца
каждый раз, когда вдыхала ты у крыльца
аромат нарциссов, голову наклонив,
как в медовых ветках пылок
и говорлив
ветер был, и липа в облаке юрких
пчёл
во дворе роняла лист на широкий
стол.
Ты иди и не загадывай наперёд,
что пройдёт война. Мимо тебя пройдёт.
Потому что уже она за твоей спиной
дом сожгла. И сад. И пчёл.
Пепелище, зной —
там, где твой отец липу сажал. Цветы
поливала мать там, где другая ты,
молодую пчёлку смахивая с руки,
с головой ныряла в белые лепестки.
* * *
Бойся матери, потерявшей дитя
по вине твоей, бойся,
ибо сам Господь на её стороне,
и дьявол, когда ненавидит она, — тоже,
боль, с которой земля взращивала
колосья —
не останется призраком на стерне —
темнотой отразит, если не уничтожит.
Ты поймёшь, каково страшиться собственной тени. Так знай же:
от неё в полумраке не убежишь —
поминальные не догорают свечи,
о, убийца детей! Зачем выжигал ты пажить
материнского сердца, когда малыш
семенил босым возлюбленнейшей навстречу?
Вспомни дитятко на коленях у мамы
своей; то, как робко
теребил на цепочке ладанку ты —
сероглазый курносый мальчик,
совсем похожий
на того, чей садик спичечною коробкой
после взрыва вспыхнул и не остыл
до сих пор (не сыщешь даже костей и кожи).
Бойся матери, потерявшей дитя
по вине твоей, бойся —
ибо мать обоюдоострой слезой
дух истязает дольше, чем плоть — ракета,
о, палач матерей! Эхом многоголосья
откликайся на шёпот, и крик, и вой…
Проклинаю тебя именем тьмы и света.