Уходя, оставьте свет
В «Современнике» случился второй год, как театр живет без Галины Волчек. Год назад в память ухода ГБ провели мероприятие. Было очень просто. И это не комплимент. Слишком просто. Стихотворение Пастернака, Владимир Спиваков, «Виртуозы Москвы» и семь музыкальных пьес разного темперамента. Пирожки и вино. Книга Марины Райкиной «Галина Волчек. 275 кадров» в подарок каждому гостю. Но ощущения, что Галина Борисовна сейчас зайдет в зал и начнет всех приветствовать, не было. Я не упрекаю. Мне тогда показалось, что Галина Борисовна за этот год, кажется, действительно насовсем ушла из театра. Волчек любила размах. Когда она делала вечер памяти Ефремова, там начиналась мистика. Бабочка на сцене в конце сентября, которую Борис Мессерер чуть не прихлопнул, Пугачева с температурой 38 на коленях спела одну из лучших своих песен, Михаил Ефремов читал детские стихи. Когда на тот вечер я вошел со своей дамой, весь зал был уже полон. Вдруг я увидел, что мои места находятся на том ряду, где сидит весь золотой состав «Современника». И они все обдёрнулись на одно место. Я и моя дама должны были сидеть в центре ряда, но там было свободным только одно кресло. То есть мне нужно было этих сложных актеров поднять и сдвинуть на соседнее место. Гафта, Дорошину, Квашу, Неелову, Ахеджакову… не помню еще кого. После этого я ничего не боюсь. Начался шум. Дорошина кричала и сама же смеялась над своим криком. Я все боялся услышать: «Это наш театр и мы сами знаем, где нам сидеть!» Но нет! Потихоньку я добился своего. Правда переволновался так, что половину концерта приходил в себя.
А когда был юбилей театра, Волчек решила забрать под этот праздник весь Чистопрудный бульвар. С прудами. Все актеры переоделись в спецодежду конца 50-х и встали за прилавки, киоски, лотки. Можно было попросить шашлык у Нееловой, пирожки у Толмачевой, лимонад у Яковлевой. Вечером похолодало. Вдруг я увидел Игоря Квашу, который куда-то направлялся с многозначительным видом. Почему-то я был уверен, что мне это тоже нужно: «Куда это вы, Игорь Владимирович?» «Мне нужен большой бокал коньяка!» Я увязался за ним. Он налил себе бокал с мою голову. И я сказал бармену: «Мне тоже налейте это!» (коньяк разливали в секретном месте). И я не отошел от Кваши. А он направился к какому-то плоту на прудах. И я туда же. Он был слишком деликатный, чтобы меня прогнать, потому что на плоту собрались только «первачи» театра. И Галина Волчек. Но что мне можно объяснить, когда в руках такой бокал? И плот поплыл. И я на нем. А вокруг вокруг начались фейерверки. В водолазных костюмах из воды вылезли Куснирович и Янковский. Плот с «Современником» причалил к берегу. Выкатили торт размером в полпруда. Его всем хватило. Вообще всего всем хватило. Там разгуливали Панфилов с Чуриковой, Аксенов, Данелия… Там разгуливали ВСЕ. И все были молодыми. И все были легкими. Хотя «Современник» трудный театр. Самый трудный в Москве. Даже сейчас, когда в «Современнике» великих не осталось, там все великие, все небожители, все делали одолжение любому входящему в это здание. Кроме Волчек. Галина Борисовна, возглавляя «Современник», не жила по его законам. А только по своим, которые театру обеспечивали жизнь. Мое присутствие в «Современнике» началось с неприятной ситуации. Специально приглашенный режиссер, тогда редкий для Москвы гость Римас Туминас ставил «Играем Шиллера». Я приехал за интервью. Знал бы я в тот день, что безвылазно проживу в этом театре несколько лет, сделаю десятки репортажей и фильм про «Современник»!
А тогда все было впервые. Сунулся за интервью к Нееловой. Не тут-то было: «Я десять лет не даю интервью и сегодня не буду.» Сунулся к Яковлевой: «Ах, Неелова не дает интервью, тогда я с сегодняшнего дня тоже не даю интервью.» Сунулся к Галине Борисовне. Она: «А эти две ерепенятся? Воображают? Они что? Не знают, что это нужно для театра? Я им сегодня все выскажу после спектакля! Иди сюда! Мы с Римасом тебе сами все расскажем.» И заполнила все пространство. И никто не заметил, что Нееловой и Яковлевой не было в сюжете. Она это умела. И еще умела как-то так взглянуть, что у тебя наступал паралич всего тела. И мозга. Как в «Маугли» у обезьянок от змеи. И все вопросы улетали. И комплименты звучали глупо. Только глаза смотрели и впитывали. Иногда перед спектаклем стою в зрительском фойе. Она проходит мимо: «Саша, зайди ко мне.» Вхожу, а она: «Леня Филатов заглянул перед своей премьерой, поговори с ним, если хочешь!!!» Сидит живой Филатов. Или живой Вайда. Или Аксенов… Или живой — там мог оказаться кто угодно. В этом плане она была для меня факиром. Когда я брал интервью, я ее спрашивал, о чем хотел.
— Почему вас в театре называют ВолчОк?
— Дурочкой была. Переставила ударение в фамилии. Чем я становилась старше, тем больше понимала, что это глупость, что я только из чувства протеста: раз папа ВОлчек, то я буду ВолчОк.
— Почему не вернете на сцену гениальный спектакль «Обыкновенная история» по Гончарову?
— А играть некому. Больше нет таких артистов, какими были Козаков и Табаков.
— Вы попадали в смешные ситуации.
— Сегодня попала. Еду в своей машине. Времени мало. Ем из баночки. Радио включено. Дозваниваются радиослушатели. Один говорит: «Я проезжаю автомобиль, а там сидит Галина Волчек. Жрет из баночки салат!» Недавно вызвали меня на награждения в Кремль. Я вышла из машины, водитель уехал, а я поняла, что ничего не взяла: ни паспорт, ни туфли, ни мобильный. Стою в дутышах. Меня без паспорта пустили, представляешь? В Кремль! А потом водитель и туфли передал. А когда я жила еще в общежитии, к нам заехал Милош Форман. Тогда его никто не знал. Мы всю ночь гуляли. Молодые были. Потом с Евстигнеевым привели его к нам домой. Постелили ему на полу. Ночью я встаю в туалет и наступаю на Формана. Чуть не раздавила. А так бы не было ни Оскара, ни Полета над гнездом кукушки!
Она была сюжетна.
И магистральна. Чего-то второстепенного, добавочного не видела. Не знала и не помнила.
Мы как-то жили в одной гостинице. Волчек приехала с огромным чемоданом. Я помог донести. С нами пошла одна дама. Мне все время шептала: «Ты знаешь, какие мы подруги? Самые настоящие! Нас связывают десятилетия!»
Волчек мне говорит: «Ты не уходи, я хочу по улице пройтись, а одной мне нельзя — сразу обступят почитатели. Придется в номер возвращаться.»
Дама помогла разобрать и развесить Волчек вещи, что-то протерла, кровать ей распахнула. Фрукты принесла. Убежала по какой-то надобности. Волчек все ей делать позволила. А когда она ушла, спросила у меня: «Саша, а кто эта женщина?»
Как говорил ее сын Денис, она же дома совершенно беспомощна. Дома у нее не работает ни фен, ни пульт от телевизора, утюг не включается. А в театре у нее все само включается. Попробуй не включись. И при этом она всегда подчеркивала: «Я в „Современнике“ за все время не уволила ни одного артиста. Если кому надо — сами уходили.» Но тех, кто ушел — она не прощала. Кроме Елены Яковлевой. Причем Яковлева уходила дважды. И дважды Волчек сама ей звонила и сама возвращала. Когда надо для театра, гордость и принципы не важны. Для театра она много делала: прогоны спектаклей — только для влиятельных людей и друзей (именно в такой последовательности). На Новый год — всем отправлялись лично подписанные поздравления и подарки. Как-то, в связи с приездом президента на премьеру, перекрыли «Современник». А мне нужно интервью. А меня и на порог не пускают. «Жди на улице», — рявкнула в мобильный Волчек. И спустилась вниз.
В легком платье на промерзшем тротуаре перед растерянными зрителями, которые стояли в очереди за билетами в ее театр, все рассказала. Зачем-то Галина Борисовна всегда наматывала на подбородок шарф, пытаясь этот подбородок скрыть. И научила этому Неелову и Тарасову. Если бы не было этой привычки, никто бы не обратил внимания, что у нее что-то не так. Но так завелось и не менялось. Правда как-то она села на диету и здорово похудела. Подбородков не осталось. Она стала красивой как никогда. Красота в ней нарастала с возрастом. И после 65 было глаз не оторвать.
А как вовремя ушла Галина Волчек! Как талантливо выбрала время для смерти! Ей не пришлось жить в 2020 году! Представляю ее состояние от необходимости то закрывать родной театр, то открывать, то делать шахматную рассадку, требовать от зрителей маски. Как бы она клокотала! Как бы страдала каждый день! А это еще не все. Проживи она этот год, ей бы пришлось похоронить Гафта! А потом бы она не выдержала. И мы узнали, что она умерла… От ковида, например. Нет! Она много перенесла за свою наполненную биографию, но этот год был не нужен ее судьбе. В данном случае ее уход был самым мудрым способом самосохранения.
«Уходя, оставьте Свет! Это больше, чем остаться.
Это лучше, чем прощаться и важней, чем дать совет.
Уходя, оставьте Свет — перед ним отступит холод!
Свет собой заполнит город. Даже если Вас там нет.
Уходя, оставьте Свет, как маяк в туманном море,
Как лекарство против горя, как сердечности привет.
Кто-то скажет: „Чушь и бред! Нет лекарства против горя!“
Я ни с кем не стану спорить. я дарю вам свой секрет:
Уходя, оставьте Свет, Свет любви средь серых буден,
Как надежду: „Будем! Будем!“ — в час, когда надежды нет.
Уходя, оставьте Свет, даже если расстаётесь,
Даже если не вернётесь — уходя, оставьте Свет.
Уходя, включите Свет! Кто ошибся — тот вернётся.
Пусть не гаснет ваше Солнце! Уходя — оставьте Свет.
Приходя, несите Свет! Тот, кто светел, тот и вечен!
Путь со Светом бесконечен. Приходя, несите Свет…»
Галина Волчек.