Новый дом сначала встретил пустотой пяти этажей. Казалось, что я живу так высоко, что звёзды совсем близко, и я смогу дотронуться до них своей маленькой ручонкой. На первом этаже, за дверью, откуда доносился едкий запах табака, со своей семьёй жила Найда — лайка с тёплыми, янтарными, с золотистыми искорками у зрачков глазами. Они смотрели спокойно, словно знали все ответы, но хранили их за вежливым молчанием.

Таню я назвала: «моя девочка». Обнимала её крепко, смотря снизу вверх, а она тепло мне улыбалась. Таня тогда сломала ногу — носила гипс, как белую броню, и учила меня пускать пузыри: «Смотри, вот так!». Алёнка, строгая, с голосом, отточенным на уроках химии, протягивала жвачку, только что купленную в ларьке: «Только не глотай!». Их друзья, мальчишки в рваных косухах, чистили мне семечки, аккуратно складывая ядрышки в ладошку, а шелуху выбрасывая в ещё новенькую, свежевыкрашенную урну у скамейки. И подружки из соседнего подъезда тут же прыгали через резинку.

Найда наблюдала за этим, положив морду на лапы. Её глаза запоминали всё: как я смеюсь с чупа-чупсом за щекой, как Таня ковыляет на костылях, как тётя Римма пристёгивает поводок к ошейнику.

Потом Найда уехала — то ли в деревню, то ли в собачий рай. Девочки выросли, разъехались, обзавелись семьями, а ещё молодая и очень красивая тётя Римма внезапно умерла. Дядя Вова запил сильнее обычного, будто пытался выжечь себе память без остатка. Потом стал жить с Анной, пахнущей дешёвым парфюмом. Позже и сам умер…

Только тогда, в два года, я не могла и подумать ни о чём таком! Для меня мир состоял из жвачек «Love is…» и «Turbo», семечек в ладони и Найдиных глаз.

Она не рычала, когда я хватала её за хвост. Не убегала, когда я, спотыкаясь, падала рядом. Её молчание было мягким, как шерсть под рукой. А глаза… Они до сих пор со мной! Не как призрак, а как свет из прошлого: тёплый, ненавязчивый, живой.

Сейчас я понимаю: Найда была моим другом. Её взгляд связывал этажи между собой, как невидимая нить. В нём отражались и тётя Римма с её завитыми золотистыми прядями, и смолящий дядя Володя, бредущий домой, звеня бутылками, и я — кроха с липкими от карамели пальцами.

Эти глаза не следят за мной. Они просто есть… Как тихое напоминание: когда-то радость умещалась в маленькой ладошке, полной семечек, а лучший друг ждал на первом этаже, чтобы выслушать всё, о чём не говорят взрослые.

27/III — 2025