Как страшно в сердцах наших селятся беды.
Одних возрождая, кого-то ломая.
Я знала одну очень старую ведьму,
Которую искренне феей звала я.
Она улыбалась. И жгла втихомолку
На старом столе прошлогодние свечи.
И виделось мне, как лохматые волки
Столетних обид ей ложились на плечи.
И слышалось мне, как в груди её стонет
Огромная прежде, не тёмная сила.
И плакали в ней сотни тысяч историй.
И я бы о многом её расспросила.
Но просто смотрела, и шмыгала носом,
Пока она бережно чай разливала.
Я всё понимала. Не нужно вопросов.
Я очень боялась. Что я доломаю.
Великий смотритель огромного мира
С иконы её был простым иудеем.
Она под ним села. Она. закурила.
Совсем как любая уставшая фея.
С картины напротив смотрела несмело
Красивая женщина. Как Мона Лиза.
И тут не спросила. Моё ль это дело.
В какой это выпало ей из трёх жизней.
Я даже боялась притронуться к чашке.
Тихонько набросила шаль ей на плечи.
И голос вдруг стал у неё настоящим,
И пальцы дрожа всё сказали без речи.
Не помню. Она говорила про дачу.
Про виды томатов, о печечке дымной.
А я понимала, как много предательств
Ей выпало в жизни. короткой. и длинной.
И я ощущала, как сложно даётся
Ей снова вести диалог человечий.
И слушала вновь про укроп и про хосты,
Под свист разгоревшейся старенькой печки.
И словно почувствовав мысленно где я,
Не в силах рассказывать длинные басни,
Она улыбалась: я деточка, ведьма.
А то бы давно разорвало на части.
Дракон её рыкал из тёмной прихожей.
Совсем не согласный с таким описаньем.
Она затихала. Клубилась пороша.
Как будто дышало само мироздание.
А солнечный луч пробегал по иконе,
По глади воды из серебряных вёдер.
И гладил её не ручного дракона.
Он тоже. Простой недолюбленный котик.