Hа рынке я встретил Лёву Цылова, моего бывшего одноклассника с первого по восьмой класс, с которым мы лет 20 не виделись, пока он не пришёл помыться в баню, где я работал, и не узнал меня. После этого мы время от времени встречались, а в конце концов улетели в Вену одним рейсом.
Лёве с семьёй удалось снять комнату в Ладисполи, и он был в курсе всех сплетен. Он рассказал, что у одной женщины на медосмотре обнаружили СПИД, и вся её семья моментально исчезла — очевидно, депортировали; что двум семьям из декабрьского заезда дали отказ на Америку. Ещё он рассказал, что на рынке торговцы зачастую в конце дня, особенно в воскресенье, выставляют слегка помятые, но в остальном прекрасные овощи и фрукты, и их можно брать бесплатно.
С этими новостями, а также с тяжёлой сумкой, полной овощей и фруктов я пришёл домой, где Саша Шифрин встретил меня сообщением, что в Италии ужасно дешёвое вино — литровый картонный пакет стоит одну миллю (тысячу лир) — меньше доллара, и предложил воспользоваться этим обстоятельством. Поскольку дела на сегодня были уже закончены, возражений с моей стороны не последовало.
Квартира стоила немало, к тому же мы не сразу разобрались, где можно покупать подешевле, и поэтому деньги подошли к концу значительно раньше срока выдачи очередного пособия, так что через несколько дней мы поехали в Рим, на рынок, называемый эмигрантами Американо, хотя настоящее его название было Порто Портезе, где можно было продать привезённые из Союза вещи. Дело в том, что при выезде разрешалось обменять на доллары только по 100 рублей на человека, поэтому все узнавали, какие товары можно продать в Италии и везли их с собой. Те, кто ехал поездом, могли вывезти побольше, но и мы сумели захватить кое-что, не превышая разрешённый вес. В частности, мы привезли множество медицинских термометров, заводных курочек, а также вещи посолиднее — фотоаппарат, фоторужьё. За день до поездки сели со словарями и тщательно заучили цифры от единицы до ста на итальянском.
Рынок поразил нас своими размерами и многообразием товаров. Нас предупредили, что вставать с товаром можно только там, где уже стоят наши земляки, так как люди поопытнее сразу заметят полицию, которая не каждый день, но всё же заглядывает и может не только конфисковать товар, но и оштрафовать. Увидев знакомые по Ладисполи физиономии, мы обрадовались и встали рядом. Было шумно, все старались зазвать покупателей и кричали во всё горло. Мужчина лет тридцати рядом со мной раскачивал полевой бинокль и кричал: «Биноккуло грандо!» Другой, показывая молодому итальянцу заводную игрушку, объяснял: «Синьор, пер бамбино!» (для ребёнка). Когда итальянец ответил: «Но бамбини» (нет детей), продавец с криком «Анти-бамбино!» вытащил из кармана пачку презервативов. Казалось, асфальт вздрогнул от дружного хохота и русских, и итальянцев, а несостоявшийся покупатель покраснел и поспешил ретироваться.
Я вытащил из внутреннего кармана несколько термометров, а Иришке, пожелавшей тоже участвовать в продаже, дал заводных курочек. Она заводила, ставила на ладонь — и итальянцы гораздо чаще подходили к ней, чем к взрослым.
— Папа, а что он кричит? По-моему, это не по-итальянски, — вдруг сказала она, указывая на молодого киевлянина, разложившего на картонке матрёшек, расписные ложки и жостовский поднос.
Я прислушался. Указывая на свой товар, парень изо всех сил орал: «Синьор, гиб, а кик! Рашн дрек!»
— Папа, ну что это? — допытывалась Ира, видя, что меня буквально сводит от смеха.
— Синьор, посмотри — русское дерьмо! — перевёл я с идиш. Ира заразительно расхохоталась, а я схлопотал тычок в спину от жены.
В электричке по дороге домой делились успехами. Нам удалось продать всех курочек и все термометры, а также несколько брелоков с часами. Шифрины продали несколько скатертей и фотоаппарат, и выручка у них была побольше.
До Ладисполи с нами ехал мужчина, так и не сумевший продать ни одной пачки «анти-бамбино». Он громогласно обещал, что, если вообще не удастся их продать — по приезде в Америку он натянет их на голову родственнику, утверждавшему, что они легко продаются в Италии.
Продолжение следует