ЛЮБЛЮ ЛИ Я КНИГИ?
Вот, задумалась.
Нет.
Не книги.
А в них — что-то еще.
Другое.
Их внебуквенную сердцевину.
Присутствие в них чужого сознания.
Переживание смысла. Причем такое и такого смысла, который может быть осуществлен и вне книг и текста. Такой сократической истины, которая возникает между людьми — в живом столкновении.
Есть две литература:
1. показывает, что твоя жизнь имеет смысл — вот такая, как она есть, со всем, что в ней есть,
2. показывает, что твоя жизнь не имеет смысла в себе самой, но — там, где-то далеко, с кем-то другим, не с тобой, а ты — мал и ничтожен и не дорос еще до своей истинной жизни — это, да, разные литературы.
Вот и живут наши люди в ком-то другом, не здесь, не теперь…

О СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЯХ
Социальные сети создают нам ФАСАД. Они показывают, как тот-то делает то-то, тот-то участвует там-то. Они показывают мир, в который нас уже не пригласили. Это вызывает фрустрацию и желание проецировать себя вовне. Так создается фикция участия.
Но пока человек сидит в сети, его разрыв с миром становится все глубже.
За фасадом постепенно оказывается пустота.
Самое важное для человека — это то, о чем никто никогда не узнает.
Людям, полностью включенным в собственную жизнь, часто просто не о чем писать в сети.
Да и надобности особой нет.

ЧТО ДЕЛАТЬ С АВТОРОМ?
Вопрос. Насколько поэт в своей земно-физической ипостаси, в которой он «всех ничтожнее из детей ничтожных мира», может быть в своих стихах помыслен, «примыслен» к своим стихам. Такая фигура бессилия… Тождество такое…
Может, дело в том, что «быть поэтом» осознается самими современными поэтами как некоторая антропологическая особость, но — в отличие от «провиденциальности», жречества и сакральности, являющихся наполнением традиционного поэтического мифа — эта особость не «значимая», а просто «отделенность», отдельность. Такие «алиены».

ЖИЗНЬ ИЗ ОКНА
Раньше я все время испытывала это странное московское беспокойство, что, мол, я тут сижу, а там в это время… Жизнь проходит мимо…
Да ничего там в это время особенного не происходит… И больше не произойдет в том смысле, в каком это было раньше. Старый порядок растворяется быстро, постепенно — как сахар в горячем чае. Стоять в «точке себя». Найти эту точку. Дышать. Будет хуже. Жизнь тут, я вижу ее из окна. Самое важное, что со мной сегодня может произойти — вот эти страницы на моем экране, которые я решила прочесть. Ужас стоит за скобками и ждет сигнала.
Так из персонажа превращаешься в автора… Минуя стадию насекомого, если получится.

ИСКУССТВО БЫТЬ ЧУЖИМ
На самом деле современный «чужак» — это не тот, кто «приближает дальнее» (как у Зиммеля).
Чужак — это тот, с кем делятся только полезной информацией.
Человек, исчерпывающийся для других только ролью.
С таким никто не будет откровенничать.
(Как с попутчиком в поезде, который — «человек как таковой»).
Такого не позовут на похороны и на день рождения.
Вокруг него нет ценностного ореола.
Он появляется, когда нужен и исчезает, когда его роль исчерпана.
Но при этом он сам принадлежит данной общности.
Он — ее свидетель и хранитель памяти.
Только вот она об этом не подозревает.

ЗА ЧТО БОРЕМСЯ
Нет, ну на самом деле боремся мы вовсе не за «признание», а за то, чтобы наш текст, будучи опубликованным, был прочитан и обсужден.
Только за это.
Больше ничего не нужно — ни зарплат, ни должностей, ни премий, ни тиражей — совсем ничего.
Если тебя читают — то ты можешь себе позволить быть непонятно кем.
Что есть самая выгодная социальная позиция.

О МЫШЛЕНИИ В СИТУАЦИИ ВЕЧНОГО ВОЗВРАЩЕНИЯ
…Опасность в другом: оставаясь в пространстве публичной дискуссии, мы постоянно упираемся в банальное, постоянно уходим в слабую зону моральной аргументации, оказываясь вынуждены доказывать и аргументировать, что свобода — это все-таки лучше, чем несвобода, а красть и убивать — нехорошо.
Или что культура гибнет в замкнутом пространстве.
Ломая цивилизационные основы, власть ставит тех, кто хочет обо всем этом думать, перед странной альтернативой: либо вспоминать, перетряхивая сундук старой аргументации, либо — заново думать над основаниями в условиях для этого самых неподходящих

ОБНУЛЕНИЕ СИСТЕМЫ
Настоящие поэты умирают не просто так, а тогда когда. Или наоборот — эпоха уходит со смертью поэтов. И уж точно, когда уходят большие поэты, с литературой что-то случается.
Григорий Дашевский, Ры Никонова, Инна Лиснянская. А до этого — Парщиков, Драгомощенко.
Да, разные поколения и разные части поэтического спектра.
Старейшины традиции и авангарда. Один из лидеров среднего поэтического поколения…
Мы можем издавать сборники, устраивать чтения и вечера, суетиться. Но теперь это уже окончательно не будет означать ничего прежнего. Либо не будет означать ничего, либо будет означать что-то новое.
Происходит стремительное обнуление системы.

2014