Расскажу вам одну новогоднюю историю. Потому что скоро же Новый год. Подумаешь, через каких-то три месяца. Я вот квартиру в октябре начинаю украшать, так что вообще, можно сказать, завтра Новый год. Ну вот.
Особенно у нас Новый год любит Зёма. Обожает просто. Нет, мандарины не ест, а так, для души.
В тот раз я украсила дверной проём в зал такой, знаете, шторкой из дождика. Удачно нашла в магазине — шириной метра полтора и длиной прямо замечательной — с полметра. И вся переливается — хамелеон, а не шторка, право слово! А я, знаете, к таким вещам прямо неравнодушна. Все вот эти новогодние ништяки, золотистая мишура, серпантинчики… шуршит, блестит, искрится: во мне срочно просыпается сорока и начинает голосить перед каждым прилавком. Поэтому начиная с ноября я в магазины стараюсь ходить с закрытыми глазами или не ходить вообще. Ну это так, к слову.
Шторка была необыкновенно хороша. Входишь в квартиру, а она так празднично тебе:
— Шшшшуууу, шшшшшуууу… — аж душа радуется!
И тут — что я вижу?! Прямо посередине проёма шторка стала редеть. Вот как-то прям явные проплешины! Откуда?! Я стояла в дверях и обливала сердце кровью. Моя шторка! Моя шторка!
Муж посмотрел на шторку, на меня и снова на шторку. И сказал, что это паранойя. Не у шторки, а у меня. Потому что нет никаких проплешин, и хватит делать всем нервы, пойдём уже ужинать.
Я сдержала слезу и подумала: «Может, правда, мерещится? Нет никаких проплешин? Нормальная густая шторка?». И вот, знаете, вроде и муж, кажется, прав, и паранойя. А душа не на месте. Аж кусок в горло не лезет. Фигня, а не ужин!
— Нормальный ужин, — обиделась маман. — Ишь, нервная какая.
Точно, готовила-то не я! Если б я, то могла бы и не есть, а раз мама… Ну ладно. А всё-таки что-то со шторкой не так.
Ещё через пару дней проплешину пришлось признать даже моему мужу. Она уже перестала быть призрачной и отлично выделялась на общем переливающемся фоне. И почему-то была полукруглой. Вот примерно так:
Думаете, я плакала? Да фиг там. Когда я злюсь, я ору, как раненый сами знаете куда медведь. Дедуктивным методом я пришла к выводу, что это мой дражайший сын играл в мяч и резким ударом выдрал клок из любимой шторки.
Прижатый к стене, сын яростно отрицал и игру в мяч, и выдирание клоков из дождика. Но, учитывая, что буквально накануне он огрёб за чудом не разбитую мячом люстру, я ему не поверила. Хотя глаза у него были честные, факт. Но всё равно не поверила.
Мяч отобрали. Сына посадили за уроки. А на следующий день шторка ещё чуть-чуть поредела. Тут я должна была признать невиновность мяча, как минимум.
— Может, это дверью цепляется? — осторожно предположила маман, зная, как я дорожу всякой новогодней фигнёй. — Сквозняком, например…
Во время проверки я чуть не сорвала дверь с петель, вращая её туда и обратно с разной скоростью и интервалом: а ну как действительно дождик куда-нибудь там встревает? Через 20 минут пришлось признать — нет, не встревает. И вообще развевается красиво, но не в дверь.
Оставалось считать, что это барабашка.
Я оплакивала шторку и готова была её уже снять, как…
Сижу себе в кухне тихонько, слышу — шорох… А у меня уже на шорохи глаз, то есть слух намётанный, всё-таки коты вырабатывают. Крадусь на звук. И что я вижу, товарищи?!
Балансируя на трёх лапах, четвёртой упираясь в стенку, Зёма, вытянувшись в струну, тщательно выгрызает дождинки из моей драгоценной шторки! И настолько, скотина, увлечён, что даже не заметил надвигающейся на него меня!
— Зё-о-о-о-о-ома! — шёпотом закричала я. — Скоти-и-и-и-ина-а-а-а-а!!!
Шёпотом — потому что побоялась, что от неожиданности он сверзится с высоты двух метров и отобьёт весь свой скелет.
— Что?! — ужас заплескался в голубых Зёминых глазах.
Из пасти предательски свисала дождинка, которую Зёма торопливо зажёвывал, стараясь делать это как можно незаметнее. Я вспомнила, что ветеринары особенно предупреждали насчёт мишуры, которую коты, конечно, любят, но от неё же и погибают во цвете лет. Как-то там она у них плохо переваривается.
Этот факт всплыл в моей памяти, и я срочно начала скакать у двери, стараясь выдрать дождинку из Зёминых зубов. Теперь я даже не знала, за что больше переживать — за шторку, окончательно погубленную, или всё-таки за Зёму, которому грозила неминуемая гибель. Ещё бы — сожрать столько дождя разом!
Теперь стала понятна эта странная форма дырки в шторе: Зёме просто было удобнее дотягиваться именно там. Он и по бокам грыз понемножку, но доставал с трудом. А я ещё хотела новую повесить!
Зёма с ужасом наблюдал за прыгающей мной, не забывая глотать мишуринку и прижав правую лапу к груди. Он тоже явно думал про смерть, но был уверен, что смерть ему придёт от меня лично и не когда-нибудь, а вотпрямщас. То, что он накосячил, он знал давно — в интуиции ему не откажешь, — и именно поэтому грыз шторку только когда был уверен в безнаказанности. Видимо, он сам не понял, как так прокололся!
Помирать Зёма не хотел, поэтому ужас в его глазах сменился решимостью, и кот сделал отчаянный рывок с двери в сторону дивана, но не рассчитал, что дверь, в свою очередь, сделает рывок назад. Зёма сорвался на пике своего предсмертного героизма прямо в мои объятия.
— Мя-я-я-я-я… — прошептал он, зажмурившись и обмякнув в полуобмороке — на всякий случай. Лежачего же не бьют.
Я проявила удивительную выдержку. Я не задушила его сразу. И не сразу тоже не задушила. Надавала по ушам и попыталась залезть в глотку. В глотке ничего не было. Да и понятно — столько времени глотать — это и слона заглотаешь.
В панике позвонила ветеринару:
— У меня кот может помереть!
— В смысле? Он отравился или травма? — деловито спросил вектеринар.
— Он сожрал мишуру! Дождик новогодний!
— Дождик в октябре? — удивился ветеринар. «Вот дебил, — подумала я мельком. — А когда ещё?! И вообще, у меня кот помирает, а он тут нашел время удивляться!».
— Да! В октябре! Он сожрал, понимаете? Это опасно?
— А много сожрал? — вдруг заинтересовался доктор.
— Не знаю… Вам в граммах или в сантиметрах отвечать? — съязвила я.
— В сантиметрах, — не растерялся врач. — Полметра, метр?
— Около полуметра. Наверное. Не знаю, он частями ел. Несколько дней. А увидели только сейчас! Он сдохнет? — я готова была зарыдать, но что-то мне мешало. Наверное, оптимизм ветеринара. Он у нас вообще весёлый дядька.
— Не обязательно, — радостно проинформировал ветеринар. — Если столько дней ел, то и ещё может поесть. Скорее всего, скоро вы дождик снова увидите, — загадочно сказал он и попрощался.
Верно, Зёма не был похож на умирающего. Скорее, на расстроенного. Он понял, что всё, лавочка накрылась, дождика он больше не получит. Хотя пришедший с работы муж предложил дать ему ещё:
— Сдохнет — проблемой меньше! — с надеждой сказал он.
Вы думаете, он ненавидит котов? Ненавидит, конечно. Можно сказать, терпеть не может. На дух не переносит! И покупает новые лотки, корм премиум-класса (потому что у Зёмы оказалась аллергия на более дешевый), кормит котов глистогонным и спрашивает у продавцов, какой шампунь лучше. Ну, а так, в целом, ненавидит, разумеется.
Ну и вот… И вы знаете — ветеринар оказался ожидаемо прав. Буквально через пару дней я увидела свою шторку снова. Да. Такую же блестящую и шуршащую, и переливающуюся. В кошачьем лотке. Зёма у нас стал златоносным котом на некоторое время. И простите меня за столь пикантные подробности, но не удержусь: какашки были нанизаны на дождинки, как гирлянда. Видимо, так и шли. Муж ржал, как конь, увидев сие новогоднее украшение. Предложил запатентовать.
— А если привязать к хвосту презерватив, то гирлянды будут поступать сразу в упаковке, — съязвила я в ответ.