ПУШКИНИСТИКА
В «Капитанской дочке», в самом начале, замечательна та стремительность, с которой Пушкин вводит в текст персонажей; ну, первым, понятно, открывает глаза рассказчик, Петруша Гринев, и тут же, сразу, в десяти строках, выстраивает иерархическую модель своего детства: отец, матушка, Савельич, француз.
А дальше, уже в целых двадцати строках, он рассказывает историю француза, мосье Бопре, от момента его появления в доме батюшки до того момента, как его прогнали со двора. Чем занимался француз в качестве гувернера? Пьянствовал и шлялся по бабам.
«Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; не редко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее».
Выгнали же его после того, как рябая Палашка и кривая Акулька «как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность». Батюшка прибежал выгонять учителя, но мосье спал: «несчастный француз был мертво пьян».
Дальше, как мы помним (а если не помним, то никто не мешает и прочитать), Петруша отправляется служить, по дороге поддается дурному влиянию, напивается, проигрывает сто рублей, и Савельич сокрушается: в кого же ты такой пошел, вроде бы ни батюшка, ни дедушка пьяницами не были. «А кто всему виноват? проклятый мусье. То и дело, бывало к Антипьевне забежит: „Мадам, же ву при, водкю“. Вот тебе и же ву при! Нечего сказать: добру наставил, собачий сын».
Так вот, я про эту «водкю». Это — по моему глубокому убеждению, пушкинский межлингвистический каламбур.
Если читать текст вслух (а это надлежит делать всегда, пусть и «внутренним голосом», когда читаешь художественный текст) и при этом немного знать французский, то очевидно, что «водкю» (с ударением на последнем слоге) звучит как vot’cu, т. е. votre cul, — «ваша жопа». Да, это жопа рябой Палашки и кривой Акульки.
Выражаясь высоким штилем, — если кого-то коробит от слова «жопа», — француз дружил с Вакхом и Венерой, и Александр наш Сергеич одним движением своего блистательного пера объединил и Вакха, и Венеру в одном волшебном, двуязычном слове: так посмотришь — Вакх, а так посмотришь — Венера.
Т. е. наше все.