Памяти солнца
28 июля 1851 года впервые в мире было сфотографировано полное солнечное затмение.
Раньше это было страшно. Казалось, что Солнце умирает. А потом мы привыкли, что Солнце вечно и мы немножко тоже вечны.
А это не так.
Вечным является прошлое. Вот оно точно уже никуда не исчезнет.
Мы исчезнем из настоящего и останемся там.
Лети через просеку, милый мой мальчик,
мой солнечный, юный, педали крути,
пролетом тропинок, верандами, дачей,
оградой, огромным оконным, горячим
орешником в пятнах асфальт окатив.
Лети через ландыши в бисере влаги,
и ливень, и лето, и плющ, и балкон,
скрипучей качелей, уступом в овраге,
сквозь горечь полыни, заброшенный лагерь
и мамино нежное «Пить молоко!»
Лети, мой последний, лети неуемный,
мой бывший, мой нынешний, мой не всерьез,
в пощечины, в хлест пятипалого клена,
в трескучую детскую быль кинопленок,
в забвенье истертых дорожных полос.
Лети сквозь футбольное, легок, свободен,
сквозь школьное, жгучее, шелест кассет,
сквозь сад, через пыльные грозди смородин,
зазубрины крыш и затертость мелодий,
лети через пропасть, покинувши всех.
Лети, провода и фронтоны и шифер
оставив внизу, через синь облаков,
сквозь сумерки, зуммеры, горечь ошибок,
сквозь звездный узор, серебром перешитый,
и мамино нежное «Пить молоко!»
Лети, мой законченный, мой отрешенный,
педали крути в невесомое вне.
Будь лентой в руке, будь трепещущим шелком,
будь тем, кем мог быть, будь летящим, лишенным
известий и веса, бесшумным вдвойне.
Лети и не слушай изломанных Морзе,
сигналов, приборов, и траур частот,
не слушай того, как старается Моцарт,
и хора — не слушай, и как лакримозу
тот хор над тобой в гулком в храме поет.
Не слушай про гибель июня, июля,
бесследно пропавший, летящий легко,
объявленный в август, и без вести юный,
не слушай смущенных шагов вестибюля,
и мамино нежное: «Пить молоко!»
Все кончилось, кончилось, кончилось, милый.
Мой мальчик, мой мертвый, мой все хорошо.
Ты был неоконченной фугой, был миром,
был многими, мною, был медом, был миррой…
Теперь — совершенен. Теперь — завершен.