Пой со мной. И наплевать, кто осудит нас, что мы поем слишком громко и не в мотив.
Это весна. Не вот-вот, а уже сейчас. Вышли во двор, предварительно накатив, стайки дедов — обсудить, кто остался там, в прошлой зиме. Повздыхать, но поймать лучи новой весны. Накатить понемногу грамм вместе за то, что «сегодня ещё не мы». Молча курить, наблюдая, как мы идём в март и апрель (и почти что вбегаем в май).
Пусть те деды смогут слышать, как мы поём. Я затяну, ты не тухни и подпевай.
Мы им споём так, чтоб каждый пустился в пляс. Чтоб подпевал, без мотива и текста, ведь это весна, и никто не осудит нас если душа, просыпаясь, захочет петь.

Есть только два типа людей: про май и про жаркий август. Одним от жары потей, другим это только в радость, одни — про весенний гром, другие про звездопады, и каждые, в том и в том, от самого сердца рады.

Есть только два типа людей: про бри и про воблу с пивом. И в каждом и те, и те находят себя счастливым. Один обсосал плавник, другой долго нюхал плесень — и честен любой из них (и одновременно, вместе).

Есть только два типа людей: про юг и про крайний север. Про в день миллион идей и выдумать — лбом об стену. Про целых вообще везде, про «как мне собрать все части».

Есть только два типа людей: про счастье и про несчастье.

Когда-нибудь я стану очень старой.
Из моей жопы будет сыпаться песок.
Я настрочу три тома мемуаров
И охренительной длины свяжу чулок.

Один. На пару мне не хватит вдохновения.
Покрашу волосы свои в безумный цвет.
Из конопли буду варить варенье.
Скурю вагон вонючих сигарет.

Налажу производство самогона.
Дурацкую собачку заведу.
По вечерам буду плевать с балкона
Во всех, кто оказался на виду.
… показать весь текст …

Он был, конечно, главным во дворе. Он отвечал за всех тут и за всё. Он был до самых кончиков усов хозяином. И при таком царе по струночке ходили даже псы. Порой ему давали колбасы двуноги, или миску молока. Он был, как Будда или мудрый Каа: он знал про всех десятки тысяч тайн, но ни одной из них не разболтал. А некоторым мог бы дать совет, но разве будут люди слушать? Нет. Поэтому, он в основном молчал, но громко пел всем в марте по ночам. И на ночных его концертах из всех форточек ему кричали «…
… показать весь текст …

«Было ли лето?», шептал мне прохладный дождь. Я, не ответив, закрыла ему окно. Если случается что-то, что очень ждёшь, всё остальное становится всё равно.

«Было ли лето?», стучит по столу гроза, кости арбузов слетают с тарелки вниз. Хлопают форточки, и голосуют за то, чтобы вызвать и гром, и грозу на бис. Сто папарацци снимают со всех сторон, частые вспышки раскрасили в белый мир. Тонкие сосны становятся на поклон, чешется место, куда укусил вампир,

«было ли лето?», желтеет вопрос листом, вместо ответа срывается и летит. Яблочный Спас накрывает шарлоткой стол. Сидром тепло растекается по груди.

«Было ли лето?», спросил меня звездопад. Ночь из ковша тонкой струйкой стекала в пруд. Я рассмеялась, как водится, невпопад: «оно тут».

Вчера он видел, как лежал птенец под деревом. Сегодня видел птицу. И нет ещё пока таких сердец, которые могли бы не разбиться от криков этой птицы. От её пернато-всеобъемлющего горя.

И сколько гнёзд она потом совьёт — во столько раз дороже будет стоить гнездо, что опустело в этот день. В котором был птенец, и вдруг не стало.

Но так — не то, так чушь и дребедень. Давайте перескажем всё сначала.

Вчера он видел, как лежал птенец под деревом. Поднял, он, вроде, дышит. Он взял его домой. Он, ка…
… показать весь текст …

Глазурные лужи хрустят под ногами, нагие деревья блестят леденцом, пора из бумаги крутить оригами и смешивать в кружке имбирь с чабрецом. Я в сумрачном времени недозимовья живу в полуспячке. Мир полутонов умеет стабильно растить поголовье из демонов в каждой из пастбищ-голов. А демоны злые, когда голодают. Чтоб не бесновались, их нужно кормить. Кормите их сладким. Поите их чаем. Купите им тонкую красную нить, на нить насадите журавликов стаю — из толстой бумаги, из разных цветов — чтоб те пастухи-журавли не пускали тех демонов выйти из пастбищ-голов.
Уютная лампа с оранжевым светом — прожектор для тусклой ноябрьской тьмы.
На целую жизнь станет ближе до лета, когда мы сумеем дойти до зимы.

Повторяй за мной:
я — ничего — не — боюсь.
Задержи в лёгких воздух. Почувствуй свой пульс. Ощути, как по венам несётся поток, прорезая сквозь тонкую жилку висок.

Не дыши. И закрой на минуту глаза. Посмотри не вовне, научись видеть за: за границами мира и стенками век. Стань статичным, как камень, и легким, как снег.
Остро слушай. Ведь, если совсем не дышать, ты услышишь, как крыльями машет душа. А расслышав, попробуй ее разглядеть. Не держи взаперти. Открывай ее клеть.
Видишь? Птица, буквально на наших глазах, вырастает и клювом колотит твой страх. И твой страх превращается в пепел и прах. И у крыльев всё шире и шире размах. Пусть душа будет птицей лететь на них ввысь. Не спеша выдыхай.

Очнись.

Делай вдох. Делай выдох. Ровнее дыши, наблюдая с земли за полетом души. А от липкого страха оставшийся хвост растопчи, уничтожь, в жерло Мордора сбрось, пережарь во фритюре, швырни на Эльбрус,

повторяй за

Я видела лица идущих на битву с собой. Забросивших химию, пение, кулинарию. Они нападали безликой и серой толпой, давя на корню в себе всё, что когда-то любили.
Я видела в каждом из глаз угасающий свет. Чем был он тусклей, тем сильнее кривилась ухмылка.
И если у них на пути вырастал первоцвет, то ноги их быстро его превращали в тропинку.

Я видела, что происходит обычно потом. С тем химиком, поваром или народным артистом. Он делал тот план, что про дерево, сына и дом. Работал работу, а в отпуск…
… показать весь текст …

Смотри, они уже идут.
И каждую минуту чуть-чуть короче их маршрут, а мы чуть ближе к пункту, в котором «а», и «б», и «ц», и «икс» сойдутся в точку.

Идут…
Не разобрать их лиц. Идут поодиночке, идут по двое и толпой, и с севера, и с юга. Они идут забрать с собой тебя, себя, друг друга, забрать всех нас, забрать всех их, чтоб так же мы ходили, любой безбуквен и безлик. Серей и легче пыли.
Я стала видеть их черты. Ночной неясной тенью, что не боится темноты и прячет в ней движение. Негромким зво…
… показать весь текст …

На третий день она сошла с ума. Но лучше разберёмся по порядку.

Атаковала улицы зима, в трубе у почты прятали закладку, из окон пахло луком, был четверг, ей было нужно по делам на почту, забрать письмо.

Откуда: Кенигсберг. Шесть цифр: индекс. Отправитель: прочерк.

Потом она сидела за столом с дурацкой синей скатертью в цветочек и не могла насытиться письмом, и как узор разглядывала почерк.

Там было: я всю жизнь тебя искал. И для чего ты пряталась так долго? Там было: я срывался с ост…
… показать весь текст …

Чтобы утро было добрым, начинай его в двенадцать.
И не слишком уж активно. Аккуратно начинай.
Для начала нужно часик (или больше) поваляться.
После встать, почистить зубы, съесть конфет и выпить чай.
После чая отдыхайте полчаса (а можно часик),
лучше вытяните ноги и закутайте их в плед.
И когда вы ощутите абсолютнейшее счастье, знайте:
утро вышло добрым.
Время греть и есть обед.

А несмотря на этот снег, пора подумать о весне. О том, что краски в этот мир вернутся. Выйдут из квартир, как после спячки барсуки, шатаясь, дети, старики. Все снимут шапки и шарфы, а шубы уберут в шкафы. Ледянки, лыжи — на балкон. Галоши купят, зонтик в тон, напялят всё, пойдут смотреть на снега медленную смерть.

Он посереет, оплывет. Так происходит каждый год. Весь снег, как чёрная дыра, всосёт земля. Лицо двора покроет сыпь из чёрных дыр. А люди вышли из квартир, как после спячки барсуки, и жмут на зонтиков курки, и раскрывают купола, и разрезает пополам стена дождя последний снег.
И открывает путь весне.

Из таких, как я, не выходит толк. Не выходит яд. Не выходит дурь. У таких, как я, есть под кожей волк. Он рычит сквозь взгляд. Он суров и хмур.
У таких, как я, миллион проблем. Но о них молчат. Их хранят внутри. У таких, как я, есть грехи (штук семь) и толпа волчат (у меня их три). Про таких, как я, за спиной трындёж, а в глаза — роса, по ушам лапшой. Для таких, как я, в кулаке сжат нож, он обычно за чьей-нибудь спиной.
От таких, как я, ты скорей беги. Не смотри их лиц. Не читай стихов.
Для таких, как я, все кругом — враги.
Жизнь из острых спиц у людей-волков.

Время чудес прошло, ёлки несут в утиль. Снегом позамело сказки, ныряем в быль: пробки на ТТК, школа и детский сад, ступор отходняка (пить столько дней подряд!).
Годик чуть-чуть подрос, на ноги встал, окреп. В город пришел мороз, весь прошлогодний хлеб заплесневел, засох, выброшен голубям.
Кончился марш-бросок к будничным серым дням.
Следующий пункт: весна, в март проложи маршрут. Буду с тобой честна: многие не дойдут. Трудно идти сквозь снег, если ты босиком. Кто не дойдёт, к весне снова взойдёт ростком.
Ты же — давай, тащи ёлку в помойный бак. Чтобы дойти, ищи мой путеводный знак.
Ты разглядишь его, бросив на окна взгляд.

Я до весны на них не погашу гирлянд…

Ниточка-иголочка, маленький стежок. Присыпает ёлочку свеженький снежок. По дорожке лапочки кто-то разбросал. Кто-то в белых тапочках да на небесах.
Чёрной нитью тянется полоса следов. Скоро порастает всё, покосится дом. Окна заколочены, двери на засов, сторожит обочины частокол кустов. Ниточка-иголочка, строчечка без букв. Кто-то на осколочки разметал судьбу, и на солнце льдинками таять ей теперь.
Окна паутинками затянул апрель, крыша набок съехала, шапка-набекрень. Со скрипучим смехом и сруб дал сильный крен.
Ниточка-иголочка, вышитый узор. Стол, кровати, полочки поросли лозой. За травой до пояса не увидеть дом. Вышитые полосы всё что было до зачеркнули. К осени дом совсем поник, а снега набросили вышитый рушник: ниточка-иголочка — ягодки рябин. Бревнышки да колышки, не был или был дом под этим завидно-белым полотном?

Следом за хозяином умирает дом.

А мир вокруг кружился колесом, и водостоки вверх дышали паром. Такая, полуявь и полусон.
Семён то шёл, то полз домой из бара.

Казалось, что он в сказочном лесу: вокруг летали маленькие эльфы, волшебный порошок свербил в носу, и след тянулся алкогольным шлейфом.
Семён себе казался королём. А город был ему подвластным царством. И все таким прекрасным было в нем! И сам Семён был дьявольски прекрасным!
А мимо по бульварному кольцу неслись в каретах пьяные принцессы. Хлестали больно ветки по лицу…
… показать весь текст …

Его душа пока еще чиста, а всё вокруг него светло и просто. Глубинный, самый жуткий в мире страх — о том, что ночью под кроватью монстры скребут когтями пол, воруют сны, урчат утробно и хвостами вертят. Глазами цвета утренней росы на мир смотреть умеют только дети.
А этот мир в ответ на них глядит. Рассаживает монстров под кровати. Мир точно знает: страхов впереди на каждого ребенка точно хватит, поэтому пора уже сейчас учить детишек правильному страху.
Вот монстр под кроватью щурит глаз. На спи…
… показать весь текст …

Летние люди похожи на диких птиц: время полётов и срывов с привычных мест. Время объятий, родных позабытых лиц, время как море, как горы, как пруд, как лес. Время вмещает страны и города, время летит истребителем в облаках, время из дней, что запомнятся на года, время, когда мир, как мячик, в твоих руках.
Летние люди — особый подвид людей, носят улыбки и солнечный свет в глазах. Носят рюкзак, в рюкзаке миллион идей, ходят вперёд и совсем не глядят назад. Летние люди — легкие, как пушок, бронзовокожие, полные до краёв. Их «как дела?» обязательно «хорошо», их «попоём?» обязательно про любовь.
Летних людей из толпы ты узнаешь так: ярким пятном, вспышкой света, фонтаном брызг. Лето идёт, значит, время идти с ним в шаг, став чёрной точкой в клине из диких птиц.

Всё, как у всех. И чего тут ещё сказать? Фикус и чайник, в придачу рука и сердце.
Если у вечности будут твои глаза, можно без страха будет в неё вглядеться.
Всё, как у всех: по дороге купи батон. Вынеси мусор и выключи воду в душе.
Голос у вечности будет иметь твой тон. Я буду слушать, как музыку буду слушать.
Всё, как у всех: мал-по-малу и то да сё, дача, собака, уборка, работа, дети.
Если б у всех было точно такое всё, был бы наш мир по-весеннему чист и светел.
Я не люблю тебя. Слово «любовь» — не то. То, что я чувствую, больше, сильней и глубже.
Всё, как у всех: отпуск, будни, семья и дом.
И кроме этого мне ничего не нужно.