Немного о пикапе.

Снег выпал.

— Этот метод мог появиться только в современность. Эй, Фрейд, как там у тебя, братан?

Фрейд расставил руки:

— Что тут? Бл… ть! Происходит! Я писал это не для того, чтобы все исковеркали и трахались по толчкам в клубах. Э, посоны, хоре. Стой! Стой! Ска. А в жопу. Вас не отговоришь.

И Фрейд, надев рукавичку футбольных фанатов с надписью:
«Пикап ми, фак ми» с нами следит за бытием. С ним, подняв бровь как стикер из вк- персик, стоит Есенин:

— Фрейд, мать твоя австрийская женщина! Что вы тут делаете? Я что перепил?

— Неа. Мы тут пикапимся и факимся. Ты че не в тренде?

Есенин наблюдает за картиной. Из-за маленького столба выглядывает Набоков. Ему стало интересно происходящее.

— Эй, братва! Че делаем?

Недовольные выкрики: «Фу! Педофил! Сжечь! Фу!» Набоков съел грустную слезу. Грустного Набокова за руку хватают Антуант-де-Сент Экзюпери, Оскар Уальд и Цветаева.

— Пойдем, Набоков! Посмотрим!

Из-за зимней ели выглядывают Омар Хаям и Булат Окуджава. Хлопают глазами, а между тем стильный смазливый парень уже работает.

— Слушай, красавица! Я ждал автобус, но дождался большего: тебя!

Женское сердце растаяло.

Асадов и Грибоедов толкали Пушкина:

— Иди, попробуй! Ну иди!

— Не пацаны. Вы че? С ума… Я конечно, немного негр…

— Иди! Что как не пацан!

Пушкин в своем черном плаще подошел к девушке и тихо, смотря в глаза, начал:

— Я помню чудное мгновенье!
Передо мной явилась ты!
Как мимолетное виденье!
Как гений чистой красоты!

Девушка недовольно дернула губами.

— Иди прокапайся, наркалыга! Милиции на тебя нет.

Блок, Тютчев и Фет ухахатывались. Пушкин склонил голову. Ему на плечо положил руку Лермонтов:

— Друг! Тебе просто не хватает уверенности в себе.

Пушкин кивнул, а Лермонтов продолжал:

— Вон, смотри Ларс фон Тривер идет! Уверенный взгляд! Уверенная походка!

Фрейд визжал. Рядом нервничали Кант и Гегель!

— Вещь в себе! Вещь в себе! Дебил ты Кант!

— Сам ты дебил Гегель!

Отдаленно сидели Булгаков и Шолохов. Они играли в карты.

— Послушай, Михаил Афанасьевич! Что это там?

— Не знаю. Пусть радуются. И для них готовят петлю.

Первый поцелуй завязался между сопливым парнем и девушкой. Тихонько к девушке взади подошли Вербер и Коэльо. Вербер и Коэльо шептали:

— Наш полет будет длиться 12 минут и этого хватит, чтобы я улетела к луне.

За этим наблюдала Ахматова:

— Что это? Коль! Что они делают? Это же…

— Да, — кивнул Гумилев.

Внезапно из толпы писателей и поэтов и писатель выкрикнул Гоголь:

— Э! Толстой, ну-ка разберись.

Он вступил вперед и начал декламировать:

— Дети моей дочерней эпохи: не видите вы, как презренно и черно вы относитесь к призванию простого человека; ежели бы хоть раз по-настоящему полюбили, так и не было бы такого срама на полюдной площади.

А с девушки уже съехали трусы.

— Ппц — заключил Высоцкий.

— Угу, — кивал Асадов.

И только Некрасов и Куприн улыбались.

— А что ничего в России не поменялось! — воскликнул Куприн

— Да… — грустно сказал Некрасов.

— Мой «Вишневый сад» отдыхает — вставил Чехов.

— Как там у меня: «лучик света в темном царстве!» — продолжал Горький.

На снежном покрывале началась оргия. Толпа поймала вдохновенный крик:

— А что! Это идея!

— А ты кто такой? — удивился Бунин.

— Я 50 оттенков серого написал.

Поэты закричали: «Фу! Чмо! Больной!» И лишь Бегбедер его защищал:

— Да что вы все! Нормальный пацан!

— Бегбедер, молчи а! — вмешался Гончаров.

— А что? Мне можно! Я второй Есенин! Бухаю и пишу о любви!

— Сосенин, — ответил в рифму Паустовский и Есенин синхронно.

Половой акт почти заканчивался.

— Интересно? Чем закончится? — воодушевился Джордж Мартин.

— Победой Советской власти! — хохотал Прилепин.

Парень покивал девушке.

— Ну это! Созвонимся.

— Ага.

Доигрывали в карты Булгаков и Шолохов. Ушли Асадов, Хаям и Окуджава. Остался одинокий Фрейд.

Всем спасибо!