Королева была беспробудно и горько трезва,
Как трезвы только смертники перед последней атакой,
А бескровные губы беззвучно шептали: «Не плакать…»
Он ушёл — и, конечно, её за собой не позвал.
Вспоминались турниры и войны, пиры и чума,
И роскошная спальня — холодный альков одиночки.
Этот, новый властитель похож на того — и не очень.
Но молчит с наконечником в сердце распятый шаман.
Королева могла бы отречься — хотя бы назло —
От престола, что ей опостылел давно и надолго,
Только предок с глазами усталого старого волка
Улыбался с портрета, и жгла диадема чело.
Королева не верила в сны. Осквернённый алтарь
Остывал, и над ним угасали бесстрастные звёзды.
Всё, что было отложено — стало безжалостно поздно…
Догорали леса и дымились руины — как встарь.
Этот, новый — он статен и строен, кудряв и высок.
Тот, ушедший, в минуты обиды казался уродом.
Но она — королева, наследница пыльного рода…
Отчего так предательски знойно пылает висок?
И, казалось бы, кто и за что осудил бы её?
Все свидетели прочно упрятаны в серые глыбы.
Отчего же так тягостен, так изнурителен выбор,
И любые попытки избегнуть — по сути, враньё?
Королева готовилась. Не было сцены пошлей,
Но расчёт оправдался: он дрогнул, притворно суровый.
Вытирая брусничные спелые бусинки крови,
Театрально за ней волочился истрёпанный шлейф,
И бесшумно захлопнулась дверь на пороге беды.
Ну, а свадьба, по-варварски пышная, выдалась шумной.
Правда, новый король (вероятно, советник был умный)
Не спешил задаваться вопросом: а кто победил?