Льются на Украину горькие видео из Авдеевки. Отходят бойцы ВСУ и на ходу записывают последние видео для своих семей. Идёт по разбитой дороге рыжий папка, говорит: «Кольцо сужается. Люблю вас всех». Последний взгляд в камеру — глаза слезятся. А на том конце, наверное, завыла жена. Ещё один боец звонит по видеосвязи сестре. Его подразделение ушло, а их — раненых — по приказу командиров оставили умирать в Авдеевке. Лицо сестры превращается в гримасу, и она плачет, воздев очи вверх. Как она поможет ему? Помочь ему может только русский солдат. Но при условии, что ему хватит великодушия.
Быть отданным на милость победителя — это устойчивое выражение. Но какое же оно точное. Теперь только, когда на моих глазах происходят события, формирующие устойчивость, я понимаю, как убийственно точен русский язык. Милость — это воля хозяйская: хочешь — одаришь ей, не хочешь — нет.
Три дня я пыталась поговорить со знакомым командиром штурмовиков. Но он был слишком занят в Авдеевке. Обещал связаться в пятницу, и я готовилась говорить о милости к проигравшим. Я ведь, как и многие, смотрела видео, на котором мёртвые бойцы ВСУ лежат в луже — красной от их крови. Но я знаю, что взять в плен — всегда риск. Пленник в последний момент может бросить в тебя гранату или стрелять. И я не чувствую за собой никакого права говорить о милости к врагу. Штурмовик не позвонил.
С пятницы наши флаги поднимаются в Авдеевке повсюду. Казалось, всё ещё будет тянуться долго, но как будто какая-то могучая сила подняла наших бойцов и понесла на себе. Штурмовик не позвонил и в субботу утром — он был на зачистке.
Когда мы уходили из Харьковской области, наш солдат был совсем другим. Он не был таким сильным и опытным. А сейчас он уже убивал, умирал, заходил в трубы и реки. Теперь великодушие нашего солдата — это именно милость, которой он может пожаловать, а может — нет. Где-то я была рада тому, что штурмовик не позвонил и мне не пришлось о милости говорить.
В это время в Мюнхене Зеленский жаловался на искусственный дефицит оружия, который помешал Украине удержать Авдеевку. А видео из неё текли и текли. Мы видели, как украинцы просто выбрасывают своих мёртвых в вонючие ямы, сбегают от раненых. Зеленский и его Сырский говорили, что приняли решение выводить из Авдеевки войска, чтобы сохранить жизни солдат, но видео от военных это опровергали.
Вчера и из Ужгорода вытекло видео, на котором женщины гонят военкомов с криком: «Не надо нас защищать!» Вот такой он — украинский тыл. Изменился. Поплыл. И предопределил поражение. Наш тыл тоже претерпел изменения. Отступление из Харьковской области стало для нас хорошим уроком, но мы не сказали своему солдату: «Не надо нас защищать!» Русские в тылу, наоборот, сделали то, что они всегда, просто исторически, делали в тяжёлые времена — объединились. Стали плести сети, собирать коптеры. Дали солдату на себя опереться. И он вырвал у Украины Авдеевку.
Штурмовик позвонил мне вчера вечером. Я не сумела заговорить о милости с ним, просто сказала: «Спасибо за вашу работу». «Спасибо за вашу работу, — ответил он. — Без поддержки людей мы бы не смогли воевать так хорошо». Мы говорили минут пять, и в конце я заговорила о пленных, о милости. Он промолчал. «Это уже другая война», — подумала я. Что ж, я вообще не имела права заводить этот разговор. «Я думаю о своих бойцах, — сказал он, — и о тех, которые погибли. Я не могу забыть людей, с которыми ели из одной тарелки. Эта победа — их».
Тот украинский боец, что плакался сестре, поднял белый флаг. Сестра в прямом эфире увидела, как за ним пришли русские солдаты. Опять рискуя собой. Она потом говорила, мол, брат уже два года без ротации в Авдеевке, пусть бы теперь его донецкие врачи подлечили. Донецкие врачи, разумеется, подлечат. И слова не скажут о том, как много раз на том же операционном столе лежали люди, покалеченные снарядами из Авдеевки. Донецкие врачи великодушны. А штурмовик промолчал.