Я хожу по кривой — к тишине грозовой
Всё выводит меня кривая.
Человек дождевой, человек-часовой,
Из голодных дверей трамвая
Я грехи выношу и как будто спешу
И глядит на меня Грибоедов
Здесь, на Чистых прудах, где кончается шум
И куда я по осени еду.
Тут не то что уют, но хотя бы нальют,
Ведь у нас это форма нирваны.
Вон сидит Гумилёв, пьёт бессмысленный брют,
Здесь ему ни слонов, ни саванны.
Здесь, на Чистых прудах, тишь да гладь и опять
Гладит свет застоялую воду.
«Как смешно умирать, если дом и кровать
Ты уже променял на свободу» —
Это стайка бичей в беспорядке ночей
Повторяет знакомую мантру,
Ибо тот, кто упрям, ибо тот, кто ничей
Доживёт, доживётся до марта.
Да пребудет и с ним неспокойствие зим,
Пусть трамвай не дойдёт до конечной,
А проскочит её, нелюдим, невредим
И помчится на волю, конечно.
Он звеняще-чудной, но ему по кривой
Не идти, не бежать, не катиться.
Он прикован Москвой, я распущен Москвой,
Не сдаются Москве только птицы