Тем временем в нашей компании изменения продолжались. Директору, под начало которого мы отошли, было явно не до аудиторов, и он временно сплавил нас всех (троих аудиторов на нашей площадке, троих на другой и одного на третьей) менеджеру лаборатории на второй площадке. Это была энергичная с виду американка с типично немецкой фамилией, небольшого роста, но совершенно необъятная в ширину, с очень сельским, невыразительным лицом. Один из наших химиков, кандидат наук из Москвы, увидев её, спросил меня: «Слушай, что это за колхозница?»
«Колхозница», которая перешла в Нью-Джерси из Пенсильвании и, по слухам, имела кучу родственников в высших эшелонах власти, рьяно взялась за дело. Вскоре мы оказались буквально засыпанными массой нoвых правил, а также ворохом бумаг, форм, бланков, которые надо было заполнять, подписывать, передавать друг другу и т. д. Это сильно отвлекало от концентрации на проверяемом материале и замедляло процесс проверки. Тот же объём работы теперь требовал гораздо большего времени. Неудивительно, что втроём мы с трудом поспевали сделать то, что раньше с лёгкостью выполняли два человека. Потребовался ещё один аудитор. Видимо, это и было одной из целей нашей начальницы: увеличить группу и, таким образом, повысить свою значимость. Она также стала устраивать ежемесячно собрания аудиторов со всех площадок. После одного из таких собраний я задержался и спросил, не сможет ли она повысить мне зарплату, обосновав свою просьбу тем, что я дольше всех работаю аудитором, и мне не прибавили денег ни когда переводили в аудиторы, ни после того, как я работал фактически за двоих. Она ответила, что я заслуживаю повышения и что она повысит мой уровень в штатном расписании, но это произойдёт не сразу, а ближе к концу года. Был апрель, и приходилось ждать минимум полгода, но альтернативы не было. Я знал цену обещаниям в нашей компании, но хотелось надеяться, что на этот раз всё будет иначе.
В конце апреля в нашу группу пришёл новый аудитор, американец, хотя внешне, да и по характеру — типичный немец (как выяснилось, он и был наполовину, по отцу, немцем). Ему не было и тридцати, но большую часть его головы занимала веснушчатая лысина, обрамлённая коротко стриженными рыжими волосами. Обучать егo мне было труднее, чем наших химиков — во-первых, он пришёл из другой компании и не знал порядка ведения документации у нас, а во-вторых, он имел биологическое, а не химическое образование. Чуть-чуть освоившись, он вдруг приобрёл покровительственно-начальственный тон, а также стал по всякому поводу и без повода звонить несколько раз в день нашей толстозадой начальнице, докладывая всё, что происходит и спрашивая её мнение по всякому, самому мелкому вопросу.
В конце мая мне неожиданно дали устное предупреждение за мелкий недочёт, допущенный за две недели до этого. Меня несколько удивил тот факт, что, хотя супервайзор провeрял эту тетрадь до меня и тоже не заметил оплошность химика, наказали только меня. Но, разумеется, я не стал говорить об этом начальству, тем более что супервайзором в данном случае был Радж, с которым я успел за эти 6 лет подружиться. И вообще, я знал, что устное предупреждение, если за ним не следуют другие нарушения, через пару месяцев исчезает без следа, и не придал большого значения этому случаю.
Однако через две недели начальница, придравшись ещё к какой-то мелочи, дала мне письменное предупреждение, поскольку ещё не прошёл месяц после первого, устного. Это было уже серьёзно. Я понимал, что письменное предупреждение идёт в отдел кадров и влияет на пересмотр зарплаты, так что обещание начальницы о повышении моего оклада можно считать аннулированным. Я стал работать очень медленно, стараясь не пропустить ни единой мелочи.
Продолжение следует