К чему это все, если жить нам не запретить?
В ком луны сменялись, у тех горячел висок.

У каждой любви свой порядок, закон и стиль. Моя к тебе — это простой поцелуй в лицо.
Мы прячемся, прячем в одежду касанья рук. Мы носим в карманах секреты от прочих глаз.
В тебе у меня даже имя не отберут — ему каждый раз новым вдохом в тебе пылать.
Была не была, кто рискует, порой частит, сбивается с ритма, скитается сам не свой.
Да только ты, весь умещённый в моей горсти, владеешь и сердцем, и небом над головой.
Живой — это значит готовый, что в нем болит. Пусть луны, оплачены, плачутся — будет соль.

Касайся босыми ступнями моей земли,
пока я целую, целую твоё лицо.

А у мира для нас будет сотня своих вопросов.
Переменных и непременных полей и фишек.

Пахнут руки твои сандалом и абрикосом, колкой солнечной пылью в ложбинках кедровых шишек.
В нас поместится, слишком сильных и слишком юных, катастрофа и счастье колючих противоречий.
Посмотри, эти новые весны уже поют нас — значит, скоро нам будет светлее, теплей и легче.
Старый мастер нас выреза’л из древесной кожи. Бросил семя в поля снеговые — оно воскресло.
Абрикосовый цвет ловит солнце у бездорожья — и оно розовеет, закатом укрыв окрестность.
В нас так много души — обжигаться, что мир прекрасен. В нас так много всего нерасказанного копилось —
что теперь целый мир восхищает нас буйством красок, жарким счастьем в груди разливается нестерпимо.

Мастер пел о любви, покрывая фигурки лаком, чтобы сердце древесное, песню впитав, рыдало.

Мы ожили весной. Абрикос лил закат

Облака сдвигаемы ветром, как паутина
чьей-то твёрдой рукою — чтоб распрощаться с прошлым.

Если б я рисовала, то ты бы ожил в картинах, даже если писать картины с любимых — пошло.
Если б я танцевала, то ты бы вступал кифарой, перезвоном браслетов, что в звеньях зажали солнце.
Чтобы каждый удар в ладоши звучал ударом где-то слева, в груди твоей. Если была б колодцем —
только губы твои выпивать опалённым полднем, помнить пальцы на камне, тепло сохранять на сколах.
Если б я была временем — вы…
… показать весь текст …

Я вспоминаю тебя такого:
степная зелень колышет звезды.

И в этой звездности светлячковой земля — дрейфующий тихий остров.
На нем — всерьез или понарошку — мальчишка удит огни садками.
А время сыплется хлебной крошкой, сквозь травы тонкие утекает.
Я вспоминаю, как под рукою твоей дрожат огоньки, мигая, —
и мир, светящийся, незнакомый, объят зелёными берегами.
И, звезды шепотом сосчитавший, дав каждой имя, одну обронит
мальчишка, ставший немного старше, звезде отдавший тепло ладони.

…и где-то в городе, ближе к марту, свет, воскрешенный его руками,

двоим влюблённым став звездной картой,
… показать весь текст …

Я срезал под корень ее ростки —
от корней побегом любовь вилась.

У меня два дома, как ни раскинь, и бродяжья прозелень синих глаз.
Я никчемный пастве своей пастух — от себя я паству не уберёг.
Только в каждом сердце цветы растут, если я застряну в нем поперёк.
Распускаю кровь, словно маков цвет: разжигать ладони — её теплом,
и целую в тонкие стебли вен, чтоб тепло пунцово у губ цвело.

Никакому сердцу не властелин, обрезал любовь твою до корней…

И молчал с восторгом, что ты болишь,
выпуская новый побег во мне.
20.02.16

Корона звенела по эшафоту.
Придворные в панике, в хохот — шут.
То присказка, милый. А сказкой — вот он,
я, если изволишь, так посмешу.
Представь себе, жил, адекватен, светел
(что важно в наш сумрачный, в общем, век),
ну, прямо вот рыцарь, и вот он встретил
принцессу — наяду, мечту и свет.
Как встретил — забыл про покой и пищу
(так рвался, романтик, ей угодить).
Принцесса же — прелесть: то ветром свищет,
то, боже помилуй, сычом глядит.
То рыцарь накормлен, допущен близко,
то изгнан н…
… показать весь текст …

Это числится, как сбывшееся негаданно,
мягко трогает сердце невысказанным теплом.

Присягаю на верность, мой трепетный. Муки адовы не касаются нас через ангельское крыло.
Будут зимы еще, подапрелевы, пухом птичьим ли, теплой влагой ли собраны бережно в простыню.
Дни с тобой никогда невозможно назвать обычными — я пою аллилуйю любому такому дню.
Муки адовы не вонзятся клыками острыми — перед светлым и перьевым замирает зло.

Ангел зиму набросит на спины нам снегом простыни,
чтоб тепло наши…
… показать весь текст …

Этот год был похож на растянутый поединок:
отдышаться нельзя, тихой нежностью — надышаться.

Но теперь наше небо спокойно, а мы — едины. Временная спираль в циферблате должна разжаться,
острым циркулем стрелки легко размыкая вечность, соскользнув за окружность, свободу отдав объятьям.
Мы идём по прямой, наше время остроконечно. Наше время не заперто в сломанном циферблате.
А казалось, мы так и будем бежать навстречу, приближать эту встречу по звёздам, часам и числам,
оставаясь на месте, — но вот я целую плечи и смотрю, как в глазах твоих нежность ко мне — лучится.
Свет мой звездный, что может быть чище и горячее, чем суметь победить эту замкнутость временную

тем, что я вспоминаю в ладонях твоих — зачем я и рождаюсь сверхновой от каждого поцелуя.

Ты послушай, ведь я люблю тебя, и неважно,
кем мы станем друг другу, если когда-то станем.

Наше небо — все время общее. День вчерашний с днем сегодняшним никогда не менять местами
и понять, что живут не в прошлом, не сном о прошлых, а сегодня — бегут за движением узкой стрелки.
Успевать в настоящем — главное, мой хороший, даже если оно нашим общим бывает редко.

И сегодня не день — коридор от весны до лета:
сделал шаг, и весь город в ответ отозвался гулко.

Я вхожу к тебе распрямившейся и сог…
… показать весь текст …

звать бы тебя по памяти, знать бы тебя по имени —
этого, самоценного, не находя любимее.
подслеповато щуриться, тихо входя в бетонное
здание и уменьшиться в тепло твое наладонное.
быть в тебе левым берегом империи, что украдена,
небом, к утру расстеленным до ломких ключиц исландии.
домом с покатой крышею, капли перебирающей.
открытым и перечитанным, запомненным со вчера еще —
письмом. для цветов расчищенным, зияющим подоконником,
на полке, прибитой в комнате, забытой фигуркой слоника…
… показать весь текст …

Что ни классики — сука, стратил.
Что ни карта — ты в дураках.

Зарекаешься: хватит, хватит
этих жизней на нервяках,
в сквозняках да температурах.
А потом поглядишь — и вновь:
«А дурак-то в вас, сударь, — дура…
Истеричка-с у вас любовь».

Осень чертит квадраты мелом — хорошо не обводит тел.
Что-то ты ему там посмела… Что-то он тебе не сумел…
Вот и маетесь: «Не поймаешь», «Черта с два меня проняла».
Что ж вас, в самом-то, так ломает? Не ломайтесь — и все дела.
… показать весь текст …

И клубилась чаща — зелёный дым, ни один не выбрался молодым.
Вот таким, как был, собирался в путь, похвалялся «пройду её как-нибудь!»
Ни один не вынес её внутри — там укол сосновый, совиный крик,
скрип ветвей в холодном её ветру. Эту чащу и пламенем не сотрут.

Я иду, держа её на весу: никого не вспомню и не спасу.
Потому что никто не просил спасать. Ветром вспороты кроны — и небеса
льются черною кровью, совсем густой, пахнет чьим-то смолистым, глухим «постой!»,
но нельзя оборачиваться, н…
… показать весь текст …

А вчера ещё — ломкий вздох на вырезе,
поцелуй, влажнеющий у лопаток.
Я уткнулся бы лбом в тебя — нежность выреветь,
на тепло твоё безнадёжно падок.
Осень к горлу стала — шептаться листьями,
рассыпать словесные листопады.
Покажи мне выход, один-единственный
к твоему предсердию — так мне надо.
К берегам реберным твоим причаливать
лодкой губ, дощато бортами гладить.
Моего несобранного отчаяния
пятерым на нежность до гроба хватит.
И меня, отрезанного и резкого
вдалеке от тебя — так тоской разнежит,
… показать весь текст …

Мы часто просим другие жизни, чужие судьбы зажав в руке.
А я свою прошу: покажись мне и покажи мне — сегодня с кем
меня скрепляют такие узы, такие нити стянули кисть,
что я сама, словно крепкий узел, и мир мой вижу теперь таким.
Тут ходят, ищут, скандалят, ропщут. То просят смерти, то смерть клянут.
Тут говорят о деталях — в общем и делят общее — на вину:
свою, чужую — не все ль едино, когда любого из нас учтут?
А я — шепчу жизни: «просто жди нас — мы с ним окажемся скоро тут».
А я целуюсь — чт…
… показать весь текст …

скучаю
Лина Сальникова
я скучаю. /день снова прожит/. и не сердцем почти — а кожей,
сгибом локтя, на шее — веной. ослепительно и мгновенно:
так, что только заметишь — стерлось, просто комом першит у горла,
просто — смехом дрожит сквозь слезы. слишком собранно и серьезно.
я смотрю на предметы, вещи — эти остовы человечьи,
и они говорят о прежнем, чем обманывают и режут.
перемена неуловима. но — я чувствую — половина
обновленная, не такая: гладь столешницы под руками,
позвоночники пары стульев, голоса заоконных улиц.
все сменилось, но все осталось. вот — немыслимая усталость,
там, налево — шаги не стихли направляющихся на выход.
… показать весь текст …

Здравствуй, Доу. Иная стадия врачеваний.
Я почти что монах шао-линя, скиталец мыса.
Затяжных две недели в молчании и нирване.
И я рад, что почти что ни в чем нихрена нет смысла.
Потому что о главном теперь я б молчал веками.
Потому что оно теперь — в центре и на примете.
Каждый день я теперь просыпаюсь, как гладкий камень,
как лучом по щеке поглаженный на рассвете.
Всё — вертеп, если ходишь кругами по вязкой лаве
скучных толп, одинаково серых, чтоб отличаться.
Отойдя от краев этих ярма…
… показать весь текст …

Ты приходишь спокойным, простым и мудрым.
Смотришь молча, как небо во мне сверкает
сотней молний. Целуешь — и льется утро, как покой, меж оконными позвонками.
И на небо мое проступает солнце, словно рыжая краска на серой ткани.
И молчание это меня коснется так, как будто ты гладишь меня руками.
Все меняется, если ты слышишь глубже звука слов, тишине этой смотришь в сердце.
Ты пришел ко мне, чтобы молчать и слушать, чтобы мне было не на что опереться.
Чтобы небо во мне, запекаясь алым, не пугало ни в штиль, ни в лихие грозы.

Чтобы я поняла себя и летала, не держась, испугавшаяся, за воздух.

а за правильным из глаголов,
как обычно, еще — тянись.
приходи ко мне только голым,
без привычной тебе брони.
предрассудки про защищенность —
это, в общем-то, не ко мне.
потому что не быть прощенным
не признавшемуся в вине.
отгораживаться от лишних,
запрещать: «не разрешено».
тем страннее, что вновь не ищет
связи кто-то, совсем родной.
всех чужих отводя рукою,
убедительным «не рискуй»,
… показать весь текст …

Опять воруешь у себя слова,
чтоб ими можно было целовать
того, в ком ни жива и ни мертва,
когда в висках — сердечные удары.
Опять твой график сух, а голос нем,
течет вода по проводам фонем.
И если с вами вновь чего-то нет,
так потому, что не дается даром.
И вот ты разбираешь свой паром
из мертвых слов, чтоб чуять, как остро
седьмое небо под его ребром,
чтобы под этим небом лечь и греться.
Сушить весло и знать, что вам свезло —
настолько вас убило и спасло
… показать весь текст …

Ты останешься любить меня даже старой?
Просыпаться, смотреть, как рассвет выдыхает паром
пару слов на стекло, к дождю в грозовом апреле,
говорить: «Хорошо, что мы счастливо постарели»?

Ты останешься к чаю из шкафа достать посуду
в час, когда нам уже все простится, нас все рассудит?
Улыбаться глазами, быть светом неистощимым.
Разрешить целовать седину твою и морщины.

Ты сумеешь остаться, чтоб было, что вместе вспомнить
в этом тихом мирке — стол, два стула, прохлада комнат,
тишина книжных полок с туманным налетом пыли?
Ты мне скажешь: «Я рад, что однажды мы полюбили»?
… показать весь текст …