Воспринимая мир как данность,
взгляни на звезды, не спеша:
тягчайший грех — неблагодарность
за то, что воздухом дышал.
****
В любви, трудах, игре и спорте,
искусстве, пьянстве и науке
будь счастлив, если второсортен:
у первосортных горше муки.

Есть в идиоте дух отваги,
присущей именно ему,
способна глупость на зигзаги,
непостижимые уму.

Не в силах я в складках души
для веры найти ничего,
а Бога, должно быть, смешит,
что можно не верить в Него.

Безоблачная старость — это миф,
Поскольку наша память — ширь морская,
И к ночи начинается прилив,
Со дна обломки прошлого таская.

Подумав, я бываю поражен,
какие фраера мы и пижоны:
ведь как бы мы любили наших жен,
когда б они чужие были жены!

Всегда во время передышки
нас обольщает сладкий бред,
что часовой уснул на вышке
и тока в проволоке нет.

Душа отпылала, погасла,
состарилась, влезла в халат,
но ей, как и прежде, неясно,
что делать и кто виноват.

Я не стыжусь, что ярый скептик
и на душе не свет, а тьма;
сомненье — лучший антисептик
от загнивания ума.

В цинично-ханжеском столетии
на всем цена и всюду сцена.
но дом. Но женщина. Но дети.
Но запах сохнущего сена.

Мужчина должен жить не суетясь,
а мудрому предавшись разгильдяйству,
чтоб женщина, с работы возвратясь,
спокойно отдыхала по хозяйству.

Должна воздать почет и славу нам
толпа торгующих невежд:
между пеленками и саваном
мы снашиваем тьму одежд.

Знакома всем глухая робость,
когда у края вдруг шатает:
нас чувство тихо тянет в пропасть,
но разум за руку хватает.

… Я чертей из тихого омута
Знаю лично — страшны их лица,
В самой светлой Душе есть комната,
Где кромешная тьма клубится…

Среди чистейших жен и спутников,
Среди моральнейших людей,
Полно несбывшихся преступников,
И неслучившихся б**дей…

Время всё стирает начисто,
оставляя на листе
только личное чудачество
в ноте, слове и холсте…

Густеет, оседая, мыслей соль,
покуда мы свой камень в гору катим…
Бесплатна в этой жизни только боль…
За радости — мы позже круто платим.

Решив служить, дверьми не хлопай
Бранишь запой, тони в трудах.
Нельзя одной и той же жопой,
Сидеть на встречных поездах

Все дороги России — беспутные,
все команды в России — пожарные,
все эпохи российские — смутные,
все надежды ее — лучезарные.

Ушиб растает. Кровь подсохнет.
Остудит рану жгучий йод.
Обида схлынет. Боль заглохнет.
А там, глядишь, и жизнь пройдет.

Мы странны все, кто Богу служит,
Азартно вслух талдыча гимны.
Мой Бог — внутри, а не снаружи,
И наши связи с Ним интимны.