И это все у нас в крови,
Хоть этому не обучали:
Чем выше музыка любви,
Тем громче музыка печали,
Чем громче музыка печали,
Тем чище музыка любви.

Расставалась она с двенадцатилетним мальчиком, а тут был уже двадцатидвухлетний молодой человек, студент университета, уже отвоевавший, раненый, многое хлебнувший, хотя, как теперь вспоминается, несколько поверхностный, легкомысленный, что ли. Что-то такое неосновательное просвечивало во мне, как ни странно. …

… Тогда десять лет были для меня громадным сроком, не то что теперь: годы мелькают, что-то пощелкивает, словно в автомате, так что к вечеру, глядишь, и еще нескольких как не бывало, а тог…
… показать весь текст …

Забудешь первый праздник и позднюю утрату,
когда луны колеса
затренькают по тракту,
и силуэт совиный склонится с облучка,
и прямо в душу грянет
простой романс сверчка.

Пускай глядит с порога красотка, увядая,
та гордая, та злая, слепая и святая…
Что — прелесть ее ручек? Что — жар ее перин?
Давай, брат, отрешимся.
Давай, брат, воспарим.

Жена, как говорится, найдет себе другого,
… показать весь текст …

Сто раз закат краснел, рассвет синел,
сто раз я клял тебя, песок моздокский,
пока ты жег насквозь мою шинель
и блиндажа жевал сухие доски.

А я жевал такие сухари!
Они хрустели на зубах, хрустели…
А мы шинели рваные расстелем —
и ну жевать.
Такие сухари!

Их десять лет сушили, не соврать,
да ты еще их выбелил, песочек…
А мы, бывало, их в воде размочим —
… показать весь текст …

Я строил замок надежды. Строил-строил.
Глину месил. Холодные камни носил.
Помощи не просил. Мир так устроен:
была бы надежда. Пусть не хватает сил.

А время шло. Времена года сменялись.
Лето жарило камни. Мороз их жег.
Прилетали белые сороки -- смеялись.
Мне было тогда наплевать на белых сорок.

Лепил я птицу. С красным пером. Лесную.
Безымянную птицу, которую так люблю.
«Жизнь коротка. Не успеешь, дурак…» Рискую.
Женщина уходит, посмеиваясь. Леплю.
… показать весь текст …

О, были б помыслы чисты,
А остальное всё приложится.

Чем дольше живем мы, тем годы короче
Тем слаще друзей голоса.

Со стариками-атаманами
о правде спорить не берись.
Вон наши парни с автоматами
по разным странам разбрелись.
И нет войны — а залпы катятся,
как будто мир — а кровь, да кровь,
и на ракеты деньги тратятся,
и старикам не прекословь.

Пока печать и телевизоры
нас учат потрошить врага,
в музейной крепости, как призраки,
они сидят у пирога.
Пора бы им уже очухаться,
… показать весь текст …

Дилетантизм хорош только в любви.

Когда-то Есенин сетовал на то, что его стихи читают одни еврейские девушки. Евреи Советского Союза полюбили грузина Окуджаву и разнесли эту любовь по всему миру. Например, в Израиле прошло, по крайней мере, уже три международных фестиваля его памяти. Поэт очень любил эту страну, ездил туда, любил встречаться там с друзьями.

Сладкое время, глядишь, обернется копейкою:
Кровью и порохом тянет от близких границ.
Смуглая сабра с оружием, с тонкою шейкою
Юной хозяйкой глядит из-под черных ресниц.
Как ты стоишь… как приклада рукою
касаешься!
В темно-зеленую курточку облачена…
Знать, неспроста предо мною возникли,
хозяюшка,
Те фронтовые, иные, м о и времена.
Может быть, наша судьба как расхожие
денежки,
… показать весь текст …

Умирать не страшно — страшно не жить.

Люди, воспитанные на пустой, бездумной развлекательности, поэзии Высоцкого не примут; не умеющие самостоятельно мыслить, его сарказма, его иронии не оценят; равнодушные ко всему, кроме личных проблем, тревоги и боли его не поймут.

К. Симонову
Над нашими домами разносится набат,
и затемненье улицы одело.
Ты научи любви, Арбат,
а дальше -- дальше наше дело.

Гляжу на двор арбатский, надежды не тая,
вся жизнь моя встает перед глазами.
Прощай, Москва, душа твоя
всегда-всегда пребудет с нами!

Расписки за винтовки с нас взяли писаря,
но долю себе выбрали мы сами.
Прощай, Москва, душа твоя
… показать весь текст …

Виноградную косточку в тёплую землю зарою
И лозу поцелую и спелые гроздья сорву.
И друзей созову, на любовь своё сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу.

«Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа…»

Дураком быть выгодно, да очень не хочется,
Умным — очень хочется, да кончится битьем…

В День Победы мне исполнился двадцать один год. Встречал я его в Тбилиси. Мы бродили по ликующему городу. Люди вокруг пели, плакали, обнимались. А меня почему-то всё время преследовало какое-то не вполне осознанное чувство вины, особенно когда я разговаривал с теми, у кого кто-нибудь не вернулся с войны.

Вообще же, я с годами войну и Победу переосмыслил весьма основательно. Считаю, что мы слишком много говорим о своей победе. Кричим, кричим, кричим. А это вещь такая — как любовь к родине. О ней тихо говорить надо. Если в мой дом приходит грабитель, я беру палку и сопротивляюсь, я защищаюсь. Это правильно. Но потом на каждом перекрёстке я же не кричу, что я его победил. То есть, дом защищать надо, но не возводить это в гордость, не упиваться победой. Мы её чересчур эксплуатируем. У меня такое впечатление, что мы на сегодняшний день по этой причине самое милитаризованное государство. Я много поездил по миру, бывал в разных странах, но такого увлечения военным нигде не наблюдал.

Чем дольше живем мы, тем годы короче, тем слаще друзей голоса…

Две вечных подруги — любовь и разлука не ходят одна без другой.

Девочка плачет: шарик улетел.
Ее утешают, а шарик летит.

Девушка плачет: жениха все нет.
Ее утешают, а шарик летит.

Женщина плачет: муж ушел к другой.
Ее утешают, а шарик летит.

Плачет старушка: мало пожила…
А шарик вернулся, а он голубой.