Проигранными вдребезги пари,
не верными ни богу, ни отчизне
бродячими котами ноябри
приходят в неприкаянные жизни.
И всё трудней хранить в себе тепло;
звучат шаги потерянно и гулко…
Глядит на всех затравленно и зло
трубопровод сырого переулка,
где ты бредёшь, где хмарь и пустота,
где серые заплаканные стены,
и на лице опавшего листа
арабской вязью выделились вены.
Здесь корабли дрейфуют на воде
вслепую, потеряв свои пенаты.
… показать весь текст …

Время нас оплетет, как сентябрьскую муху паук,
изъязвит, как проказа уставшее тело Иова…
Что от нас остается? Один только свет или звук.
Но, увы, не всегда. Иногда ни того, ни другого.
Слово слову не ровня. Различны их вес и цена.
Глянь: вот это бесплотно, как пух, а другое — железно…
Иногда от записанных слов остается одна
пустота, равнодушный мираж, безвоздушная бездна.
Только хочется верить, что в будущем мареве лет
через толщи случайных словес и забвенья цунами
чей-то чуткий радар, что настроен на звук и на свет,
отличит от нуля то, что было придумано нами.

Гляжу, как в студёную зимнюю пору
достаточно медленно (мог бы быстрей!)
кряхтя и ворча, поднимается в гору
невзрачный мужчина. По виду еврей.
Не развит физически (только духовно).
Мешают идти простатит и стеноз.
Он с присвистом дышит и выглядит, словно
лошадка, везущая хворосту воз.
Он циник. И, значит, не верит в примету,
возникшую как-то в пустой болтовне:
что если гора не идет к Магомету,
то к Хаиму, дескать, могла бы вполне.
Пусть умники трижды измыслят причины,
откуда у парня семитская грусть,
… показать весь текст …

Оскома ноября. Пустые зеркала.
Зелёный стынет чай. Допей, а хочешь — вылей.
Последнюю листву съедает полумгла.
Пора перечитать «Собаку Баскервилей».
На крыше лёгкий снег, на стёклах первый лёд…
Заройся в теплый плед, замри женою Лота.
Держаться в стороне от торфяных болот
немыслимо, когда вокруг одни болота.
Как хочешь, так и дли неприбыльное шоу,
скукоженная тень в застиранном халате…
Сэр Генри, ты один. И Бэрримор ушёл
к тому, кто меньше пьёт и регулярней платит.
А скомканная жизнь летит, в глазах рябя.
И красок больше нет, и век уже недолог,
… показать весь текст …

Серой пылью, травой и прахом
обязательно станет каждый.
Всё исчислено.
А пока что
остаются да Винчи с Бахом,
Модильяни, Рембо, Прокофьев,
Боттичелли, Толстой, Стравинский,
осторожная терпкость кофе
и сугревный глоточек виски.

Остаются БГ и Заппа,
уморительный взгляд коалы,
и хрустальной росы кристаллы,
и пьянящий сосновый запах,
… показать весь текст …

Когда-то закончатся ноты
осенней порою рассветной,
и та, без которой ты мёртвый,
уйдет в никуда, в никогда…
Вот так и запомнишь ее ты —
немыслимой, инопланетной,
горячей, как кровь из аорты,
холодной, как кубики льда.

Не будет ни капли, ни йоты
того, что зовется надеждой,
закроется черная дверца
меж миром твоим и её…
Вот так и запомнишь ее ты —
… показать весь текст …

Как странно, осень, ты другой казалась в детстве —
спокойной, ласковой… Давай туда махнём!
Вся жизнь — театр. Но — театр военных действий.
В нём победителей не сыщешь днём с огнём.
Протри очки. Картинка видится нечёткой.
Там, за окном, гуляет ветер-прохиндей…
Мы в клети заперты. Мы словно за решёткой.
Свободу нашу очертил СИЗО дождей.
Все мысли — только о земном, не о высоком:
о холодах да о простудной хрипотце…
А красный лист, упав, лежит кровоподтёком
на исстрадавшемся асфальтовом лице.
Ты рядом, осень. Ты жива, и я не умер,
вновь разгадать тебя пытаюсь, как кроссворд…
… показать весь текст …

без

куда мне без тебя, куда
в какую тишь каких пространств
в какие страны, города
в посконный рай, в буддистский транс

куда мне без тебя, куда
сидеть смотреть «Реал мадрид»
и не бросать кусочки льда
в среду, что пьется и горит

заткнуться, выйти из игры
вот так, за здорово живешь
… показать весь текст …

Предугадай-ка: осознешь, нет ли,
бесстрастный, словно камни пирамид,
когда в последний раз дверные петли
земного скрипа истощат лимит.
Невидная окончится эпоха,
и в пригоршне едва звучащих нот
прозрачный иероглиф полувдоха
незримый нотный стан перечеркнет.
Твой путь земной — не шаткий и не валкий —
на этой гулкой точке завершив,
взлетят куда-то к потолочной балке
растерянные двадцать грамм души,
где и замрут, как мир окрестный замер,
и где, платки в ладонях теребя,
… показать весь текст …

Всё дольше ночи. Но пока — привольно дню.
Непросто с негою расслабленной проститься…
И вновь по глянцевой небесной авеню
подобьем гоночных машин несутся птицы.
Слепящий диск с утра глядит в оконный створ,
как круглолицая мадонна кисти Джотто.
Но мы-то знаем: этот август — светофор,
зелёный свет в котором сменится на жёлтый;
и осень гугловский собой заполнит топ,
войдет к нам в кровь, как будто шалый изотоп,
асфальт на радостях укрыв листвою прелой.
А лето, чутко повинуясь знаку: «STOP!»,
нажмёт на тормоз лёгкой ножкой загорелой.

Я не дослужил обедни, и скрылась из глаз стезя.
Мерещится мрак колодца и длящийся вечность миг.
Я, можно сказать, последний. За мной занимать нельзя.
На мне это всё прервётся: и солнце, и птичий крик…

Как радостно, как ручьисто врывалась в наш мир весна!
Как бойко звучали горны, как буйствовал бересклет!
Но возраст творит бесчинства: и линзы глазного дна
легко превращают в чёрный хронически белый цвет.

На дне я. Мне имя — Сатин. Найдя свой удел и схрон,
я на волосок от бездны, и ей подхожу вполне.
Давай, приходи, писатель, с гусиным своим пером,
и книгу пиши, болезный. Естественно, обо мне.
… показать весь текст …

Детство. Драка орков у подъезда.
На душе — запутанно и скверно.
Дома — пухлый томик Жюля Верна
и вопросов давящая бездна.
Завуч — в жалком синем дерматине.
Школьный воздух спёрт и вечно громок…
Парты — в перочинной паутине
нецензурных злых татуировок.

Юность. Не упомню, польза, вред ли
в ней — простой, как будни жилконторы…
Словно проскочивший поезд скорый
только на минутку бег замедлил.
Я смотрелся в небо голубое,
… показать весь текст …

Осень пестует воду в ступе
потемневших воздушных ям.
Дождь, начавшись, прицельно лупит
по нахохленным воробьям.
По законам, угодным Богу,
и надеясь на «даждь нам днесь»,
воробьи улететь не могут.
Воробьи остаются здесь.
Не сыграешь в принцесс и принцев
и не выйдешь из зон боёв.
Выживание — общий принцип
человеков и воробьёв,
Ведь Создатель и тех, и этих
общей нитью в иглу продел.
… показать весь текст …

Хорошо уходить по-английски
в равнодушный багряный закат
без упреков, без пошлой записки,
без случайного взгляда назад.
Хорошо уходить по-английски,
уходить в неуют, в непокой,
неба край поразительно близкий
изумленно потрогав рукой.
Отойти от вселенских законов,
от нелепых «хочу — не хочу»…
Все свои миллиарды нейронов
пригасить, как ладонью — свечу.
Позабыть о чужом постоянстве,
позабыть, где враги, где друзья,
… показать весь текст …

.патамушта в жилище твоём по углам паутинка и не светится истина в чёрном дешёвом вине и никто не поможет погладить шнурки на ботинках хоть ори по-французски вальяжно и зло: «Ла Шене!»; патамушта не в кайф на концерте в кино и в притоне патамушта схватить молоток и разбить зеркала где опять предстаёшь цирковым дрессированным пони позабывшим что в принципе можно разгрызть удила; патамушта усохли озёра в противные лужи и в любом окруженьи ты тусклый печальный изгой, а слова о любви получаются хуже…
… показать весь текст …

В феврале всем законам назло поднимается радуга,
разноцветной дорожкой вставая пред нами, зеваками,
и её с безмятежностью дев на портретах у Кранаха,
никуда не спеша, оккупируют кошки с собаками.

Там застывшее время. Ни бренности нет там, ни древности,
никакой суеты, никаких непредвиденных сложностей,
а туземное общество — общество разных потребностей
и — завидуйте этому! — общество равных возможностей.

И фланируют рядышком бабушки, папы и правнуки,
в благодушной компашке не сыщется Авеля с Каином…
— Ну, не плачь… — слышу я от зверюшки на радуге, —
Мне самой ни за что не найти уже лучше хозяина.

Что нам, январь, твой ледяной улов,
и свет звезды, в холодном небе тающий,
на фоне наших, самых важных слов,
которые не сказаны пока ещё?
И что с того, что ночи дольше дней
и тучи собираются на вече?
Почти всегда январского сильней
сердечное.
Живое.
Человечье.

Вспомни время, как старую фотку…
В нём не гнали по радио рэп.
В нём четыре двенадцать — за водку,
восемнадцать копеек — за хлеб.
В нём мы крохотной мелочи рады,
как не снилось теперешним вам…
В нём артисты советской эстрады
органичны, как руки по швам.
И зовёт, и зовёт в свои сени,
безнадёжно закрыв рубежи,
постоянная ложь во спасенье
без надежд на спасенье от лжи.
И на лошади смотрится бойко
не носящий костюмов и брюк
… показать весь текст …

А лето — по-прежнему лето. Пока.
Баюкает томной нирваною.
И сахарной ватой плывут облака —
прекрасные, обетованные.
И все мы — создания равных кровей.
Печали — подёрнуты ряскою…
Вот стайка утят переходит хайвэй
с достоинством, близким к дворянскому.
Свет августа входит уверенно в сны,
как будто в именье — помещица.
И в кронах деревьев ещё желтизны
не видно. Она лишь мерещится.
Стакан ещё полон — хотя бы на треть —
надеждой, неброской и нежащей;
… показать весь текст …

В сценарии записано: стареть,
не рваться ввысь, питаться овощами,
покорно обустраивая клеть
безжизненными нужными вещами,
ходить в контору или на завод,
топить себя в простом рутинном вздоре,
дремотно избежав нейтральных вод
и сладостно манящих территорий.
Вся эта жизнь — простая штука. Ведь
не наш удел — турусы да торосы.
В сценарии записано: стереть,
как ластиком, сомненья и вопросы;
не веря в шансы, жить наверняка,
закрыв свой мир иронией всегдашней
… показать весь текст …