Раньше я не трогал свои старые тексты. Вроде бы что их трогать? Они уже в книжках, журналах, антологиях. Не вырубишь топором. Ан нет. Тянет. Вижу там шероховатости, слабые места. Правлю. Зачем - не имею представления, но правлю.
Оскома ноября. Пустые зеркала.
Зелёный стынет чай. Допей, а хочешь — вылей.
Последнюю листву съедает полумгла.
Пора перечитать «Собаку Баскервилей».
На крыше лёгкий снег, на стёклах первый лёд…
Заройся в теплый плед, замри женою Лота.
Держаться в стороне от торфяных болот
немыслимо, когда вокруг одни болота.
Как хочешь, так и дли неприбыльное шоу,
скукоженная тень в застиранном халате…
Сэр Генри, ты один. И Бэрримор ушёл
к тому, кто меньше пьёт и регулярней платит.
А скомканная жизнь летит, в глазах рябя.
И красок больше нет, и век уже недолог,
да сети, как паук, плетёт вокруг тебя
свихнувшийся сосед, зловещий энтомолог.
Мигреневый тамтам колотится в виски,
в горшочке на столе — сухой букет гардений…
Скрипучий старый дом. Из окон сквозняки,
да на стене — ветвей танцующие тени.
Ты весь скурил табак. Ты рад любым вестям,
но телефон молчит. Часы пробили восемь…
На полке Конан-Дойль. Метафоры — к чертям.
На свете смерти нет. Но есть тоска и осень.
2008−2017