Кто не спрятался? Я — военкомат!

Прошлое всегда выглядит уютным, знакомым и простым. На самом деле оно никогда таковым не было.

Вы, например, знаете, что, если ближний ваш не исполнил договора относительно вас — скажем, денег взял у вас взаймы и не отдал — то вы, к примеру говоря, судиться с ним будете. В суд пойдете, будете пытаться каким-то образом наложить взыскание на его имущество. Или в соцсетях его захотите опозорить. Или будете приходить к нему, его урезонивать. И все это будут ваши законные объяснимые действия.
Но если вы взорвете дом, в котором он живет, потом скажете: «Мой поступок является следствием неисполнения договора», окружающие, мягко скажем, вас не поймут. Есть такая вещь как overreaction, избыточная, чрезмерная реакция. И после того, как она случилась, говорить о том, что вот он меня сам довел, спровоцировал и до этого чего-то там, тоже вел себя нехорошо, можно. Можно, но, что называется, не вызывает того доверия, на которое вы, может быть, рассчитывали.

Из всех кандидатов он, по-моему, является максимально приближённым к антропоморфности.

Не хочется никого обидеть, поэтому давайте обидим всех сразу…

Постсоветское общество, постсоветский человек вообще не понимает, что между тем, что он думает, что он говорит и что он делает, должна быть какая-то связь. Он эти три вида деятельности вообще не воспринимает как имеющие отношение друг к другу: ты думаешь, что хочешь; говоришь то, что от тебя ожидают услышать вот прямо все эти люди прямо сейчас, (…) а делаешь ты то, что требуется, чтобы выжить.

Меньше убийств — больше хищений.

7531 лето от СМЗХ

Слуцкого нельзя показывать публике, потому что он не в состоянии членораздельно выражаться: стоять вертикально он может, но ритмично открывать рот — уже нет.