Мариэтта Чудакова: «Самая распространённая фраза в России: «От нас ничего не зависит!»
«Мариэтта Чудакова — филолог, историк литературы, член Европейской академии, общественный деятель. В этом году ей исполнилось 80 лет. Уже 20 лет она занимается особенным делом — развозит нужные книги по школьным библиотекам, встречается с учителями, библиотекарями и школьниками в самых глухих деревнях, проводит лекции. Предлагается фрагмент из интервью Мариэтты Омаровны порталу „Правмир“ — о том, что нужно рассказывать детям об истории России, что такое настоящий патриотизм и о долге образованных людей перед младшими поколениями.» (Ксения Смирнова)
…
Мне кажется, что люди не отдают себе отчёт, какой год нас ожидает — столетие Октября. Я считаю, что все образованные люди должны почувствовать свою ответственность перед младшими поколениями, извините за нравоучительный тон. Каждый человек с высшим образованием должен продумать, как он поработает следующий год. Если мы в год столетия не поставим точки над i в истории ХХ века, то всем взрослым мыслящим людям — настоящий позор. За почти тридцать лет после конца советской власти не сделаны важнейшие вещи. Никто не объяснил глубочайшую ошибку марксизма — мы его чуть не век считали истиной в последней инстанции, — оказалось, что классовая борьба отнюдь не составляет сути жизни человечества, что смысл истории не в том, чтобы рабочие отняли собственность у владельцев фабрик. Никто не объяснил, что не может быть назван великим мыслителем человек, который сделал, как Ленин, решающую мыслительную ошибку: был до конца уверен, что вслед за Россией революция полыхнёт по всему миру.
И пора сказать, что в гуманитарном нашем деле тоже есть аксиомы, пора их ввести. Например, что Октябрь был катастрофическим для России, потому что он увёл её с исторического пути в историческое стойло на семьдесят с лишним лет, — или в исторический тупик — кому какое слово больше нравится. А тем, кто говорит: «А зато как было тяжело в 90-е годы», — задаём вопрос: мы мчимся по автобану на машине, вдруг нас останавливают: «Вы куда, собственно? — «Туда-то». — «Дальше тупик, вы туда не попадёте». — «А как нам туда попасть?» — «А вот здесь просёлок, правда, очень плохая дорога, но по ней вы к цели попадёте». Тогда спрашивается: продолжать по автобану или свернуть на просёлочную дорогу? Я провела такую проверку на тему «Что происходит с нашими подростками?» с помощью библиотекарей Брянской области, Пермского края, Кемеровской и Свердловской областей. Исследование заключалось в следующем: я задала детям несколько вопросов — они должны были письменно ответить учителям-словесникам. Почему не историкам? Потому что ни один историк из профессиональной чести не выпустит из своих рук бред, который его дети напишут. А словесники отвечают за Пушкина и Толстого, это другое дело.
Все прекрасно прошло — прекрасно по форме, ужасно по содержанию. Первый вопрос: «Что произошло в октябре 1917 года?» Второй вопрос: «Что вы знаете о Ленине и что вы о нём думаете? Что вы знаете о Сталине и что о нём думаете, что вы знаете о Ельцине и что о нём думаете?»
Ответов четырнадцатилетних людей было штук сто, исключений — одно-два. Если резюмировать, то так: Ленин — «хороший, добрый, заботился о людях, создал СССР»; Сталин — «да, у него были недостатки, некоторые его не любили, другие уважали, несогласных он отсылал в Сибирь, были репрессии, но укрепил СССР, мы при нём выиграли войну, он был генералиссимус, полководец».
Ельцин — через все ответы до одного — «пил, развалил СССР». Это все звенья одно цепи. Этот двоечник, губернатор Орловской области, уверенный, что Петербург был в ХVI веке, говорит, что Иван Грозный — великий исторический деятель. Его спросили про Сталина: «Сталин — тоже великий исторический деятель». Теперь ждите в Орле памятник Сталину — это я вам ручаюсь.
Я специально ездила в Орёл и даже, пытаясь остановить это безумство, составила брошюру — сама я не медиевист, поэтому брошюра — «Российские историки об Иване Грозном». Я в этой брошюре цитатами из лучших наших историков показала, что это Сталин всё сделал, ему нужно было найти оправдание для террора, и он возвеличил Ивана Грозного. За свой счёт напечатала четыреста экземпляров, привезла им, раздавали там, но, видимо, не хватает сегодня чего-то в нашем народе… настоящего заряда, который не позволяет оправдывать злодеев и тиранов. Я считаю, что все мы должны испытывать глубочайший стыд, что через четверть века после советской власти у нас бюсты Сталина в европейской части страны растут как грибы. Историю движет не пассивное большинство, а активное меньшинство. Да встали бы, за руки держась, и не дали бы его ставить, как в 70-е годы — в гораздо худшее время! — студенты—историки, взявшись за руки, не дали снести в Москве палаты XVII века. Я этого не понимаю, честно скажу. Мы же в своей стране!
Вот многие знают, что есть посёлок Шелангер в республике Марий Эл? Там поставили памятник Сталину, пятиметровый. В сапогах, с простёртой рукой… Что же дальше будет с нашими детьми? Если взрослые поставили — значит, хороший был человек. Вот эта связка у нас остается в силе: жестокость, террор могут быть чем-то оправданы и даже принести победу в войне. Ну что я мотаюсь по вашим городам — я тоже хочу заниматься своим научным делом, я занимаюсь историей литературы ХХ века, у меня на каждый год с 1917 по 1990 — отдельный файл в компьютере. Я хотела бы сесть, наконец, и дописать концептуальную историю литературы ХХ века советского времени. А я всё время на это отвлекаюсь. Я призываю вас к помощи, чтобы какую-то небольшую часть вы на себя взяли. Потому что со старшими, которые очумели, и считают, что всё правильно, ничего уже не сделаешь. Но социологи недооценивают такую вещь: электорат — вещь подвижная: одни умирают, другим исполняется восемнадцать лет. Вот мы с вами должны подумать над обновлением электората, чтобы те, кто войдут, были умнее своих родителей.
Многие считают, что с детьми нельзя говорить о репрессиях — не будут родину любить. А я абсолютно уверена: если в детстве не привить ребёнку чувство сострадания, лет до двенадцати-тринадцати, — то всё потеряно. Или он сострадает в детстве — животным, невинно погубленным согражданам, — или уже никогда, я за это ручаюсь.
Те люди, которые говорят о том, что история должна воспитывать патриотизм, понимают патриотизм как пассивное чувство: сижу и любуюсь, как на экране, своей историей, как Россия шла победным шагом от Рюрика до Путина, а отклонение было одно — в девяностые годы. Тогда зачем-то отклонились, а так всё хорошо было. А я заявляю, что патриотическое чувство не может быть пассивным, оно хорошо только тогда, когда оно активное. Акценты должны быть переставлены: не «смотрите, какая у нас хорошая история», а какие среди прекрасных были ужасные страницы — и от тебя зависит (это мы к школьникам обращаемся), чтобы они не повторились! Только действенный патриотизм, и ничего больше.
Почему ж не рассказывать о репрессиях? Мы же читаем детям сказки о людоедах! И они видят, что людоед — плохой. Пусть они знают, что у нас были людоеды, и они были плохие. Это можно с самого раннего детства пояснять. Нужно ли подросткам читать лагерные воспоминания? Непременно. Скажу об одном потрясающем писателе, которого никто не знает, три книги которого мы с главой историко-литературного общества «Возвращение» Семеном Виленским издали — Георгии Демидове. Он равен по таланту Шаламову, он такой же колымчанин, как и тот. Шаламов, который мало о ком сказал доброе слово (жёсткий был человек), написал в записной книжке: «Никогда не встречал человека умнее и честнее, чем некто Демидов». Потрясающий писатель. У Семёна Виленского был замысел издавать в серии «Memoria» лучшие образцы прозы и мемуаров о ГУЛАГе. К восьми книгам этой серии я написала — по его настоятельной просьбе — предисловия. Например, один из авторов серии — Ольга Адамова-Слиозберг. Её книга издается третий раз, и она должна быть в каждой школе. Когда её читаешь, то настолько понятно становится — любому, мне кажется! — сталинское время…
Она рассказывает про женщину, которая сидит с ней в камере. У неё дома остался двенадцатилетний сын. Он ей пишет письма. Ему плохо с одной тёткой, с другой, он мечтает, когда вернётся мама. Она пишет, что вот уже срок кончается, ещё чуть-чуть потерпи. Наступает 22 июня 1941 года, её должны освободить в эти дни. И негласный приказ: никого не выпускать, у кого кончился срок, до особого распоряжения. Она пишет об этом сыну. Проходит месяц-полтора, он ей пишет: что ж ты мне ничего не пишешь. Она идёт к начальнику, тот говорит: ваше письмо задержано. Через несколько месяцев приходит письмо от незнакомого человека: вы, видимо, освободились и занялись своей жизнью, а вашего сына я нашёл с высокой температурой на каком-то полустанке в Сибири — мальчик поехал маму разыскивать. Он у меня сейчас живёт, но что дальше-то? Проходит ещё несколько лет, и она встречает своего сына в лагере уголовников.
Когда я работала в комиссии по помилованию (я была там в последние годы единственной женщиной) и высказывалась за скидывание срока, то мужчины иногда возражали: вы что, у него такой букет! А я говорила (дела были под рукой, лежали на подоконнике): покажите мне первый его приговор. И я всегда видела то, что предполагала: 1945−1947-й годы. Четырнадцати-шестнадцатилетний парень, ясно, что родители там, а он за воровство садится, и дальше пошло, и у него уже пять-шесть посадок.
Патриотизм воспитывать надо на чистой правде, призывая детей к активности, а я уверена, что мы сами душим в детях активность, их природное свойство.
Если вы где-нибудь встретите двенадцатилетнего мальчика в пустынном месте, и скажете ему: «Только ты мне можешь помочь, я надеюсь только на тебя!» — то он вам поможет не хуже, а может, и лучше взрослого. Ему надо только быть уверенным, что взрослая женщина его не морочит, и ей правда понадобилась его помощь. Он из кожи вылезет и поможет вам. Мы должны взывать к активному чувству патриотизма: «От тебя зависит судьба страны!»
А они что сейчас слышат в своих семьях? Мы проехали в 2007 году с Андреем Мосиным, «афганцем» — он за рулём, — на машине всю страну от Владивостока до Москвы, побывали в семнадцати городах и посёлках. Везде я дарила книги и вела беседу под названием «Современная литературная ситуация» — что читать в этом море книг. И у библиотекарей, и у читателей был большой интерес, но под конец всегда начинался сугубо общественный разговор: мне, москвичке, задавали вопросы. Семнадцать городов и поселков, минимум две аудитории в каждом по пятьдесят примерно человек. И не было аудитории — поймите! — в которой не встал бы мужчина (а я, извините, антифеминистка, я считаю, что Всевышний знал, что сделал, когда разделил человечество на мужчин и женщин, к тому же жила в детстве в тепличных условиях, окружённая настоящими мужчинами — отцом и двумя старшими братьями, они никого не боялись, поэтому, когда я смотрю на нынешних слабаков, я не могу никак в голову вместить, что это мужчины, я считаю смелость, как и ум — вторичными половыми признаками мужчины) и — по Некрасову — разводя безнадежно руками (как будто один режиссёр это ставил), не сказал бы мне: «Так ведь от нас ничего не зависит!» И когда мы с Андреем доехали до Москвы, я ему говорю: «Ну, знаете теперь, какая самая распространённая фраза в России?» — «Да, — говорит, — я уже всё понял». Я вам клянусь — исключений не было.
В каждой семье сидят взрослые папа с мамой и друг другу говорят: «Ну, ты же знаешь, от нас же ничего не зависит». Моё мнение (у кого есть мальчики, дети или внуки, племянники, те со мной, я думаю, согласятся): если в двенадцать лет мальчику внушать, что от него ничего не зависит, он не будет в будущем нужен ни жене, ни состарившейся матери, ни, извините за высокопарность, Родине. Мальчик в двенадцать лет должен быть уверен, что от него зависит всё. Пусть потом разочаруется. Мальчику надо внушать, что он всё может, от него всё зависит, и Родина его ждёт.
Интервью полностью на портале «Правмир»