я обрываюсь резко, как в ураган — город стоит без света, в дощечку пьян; я в своих мальчиках не ищу изъян — я их, дрянных и порченных, возношу.
а потом вдруг так скучно — расти бурьян, и ведь не в них-то дело, ведь это я, просто надоедает варево из нытья, и потому я подолгу их не ношу; ох и накажет однажды боженька, так грешу, только ведь им же в радость вся эта галиматья, знаю — читают ведь ночью да втихаря, как я красиво и складно о них пишу.
я своих мальчиков обожаю и берегу, каждому по стишочку — весомо, звонко; я ведь люблю их действительно и не лгу, словно младенцы смешные, агу-агу, вырастут после — из ангела да в подонка; я их прощаю, конечно, пока могу, как не простить испорченного ребёнка; только пластинка надоедает — уже не то, и вот тогда-то мне нужен другой виток; я обрываюсь резко, как будто ток, и ухожу тихонько, чтоб лихом не поминали (по полу собираю открученные детали — тихо молюсь, чтоб их всё-таки не хватило, чтобы остаться был повод и починиться)
я обрываюсь резко, и в этом мне подфартило — вечна любовь, меняются только лица.