я бы лежала себе, на земле лежала,
ничего не придумывала, ничего не воображала,
смотрела, как медленно в небе текут облака,
смотрела, как там же дорожки рисует рука,
как в листьях запутался ветер и треплет кайму,
как мне уже снится, что вот я тебя обниму,
как каин и авель мальчишки бегут по двору,
и ждут что им творога теплого даст по утру
праматерь ева…
а я бы лежала себе, на земле лежала,
и дерево, вросшее в землю как в ножны кинжал и провода, где-то над головою гудящие басом,
рассматривала. как сон… пусть плывут баркасы,
пусть реки гудят от самого дна и края,
до верхней кромки воды, и до — кто их знает —
шва, пролегающего между водой и небом,
до нежности, расстилающейся над теплой краюшкой хлеба,
от бога слева…
…я бы лежала себе, на земле лежала,
ничего не придумывала, ничего не воображала,
не отчитывалась перед теми, кто знает как надо,
не перебирала имена, не заглядывал в ад и предгорье памяти. сколько можно.
жить без памяти в общем не так уж сложно,
зато не просыпаешься с ощущением «20 минут до побега»,
не ждешь уже ни жары, ни снега,
не придумываешь историю для несуществующего героя,
когда вас трое.
но вот кофе, исходящий на столе ароматным паром,
вот закат, пылающий нутряным пожаром,
вот рассвет, танцующий на кромке моего июня,
а все остальное — втуне.