На страницах «Огонька» любопытная идеологическая дуэль. С одной стороны, текст В. Кулистикова и А. Пыжикова под названием «Последнее лето империи». С другой — своеобразная «ответка», эссе «Банда жестоких фактов» от Л.Млечина.
Суть первой вкратце можно изложить следующим образом: Россия и Германия — естественные континентальные союзники в противоборстве с англосаксонским миром. Недопущение русско-германского политического и экономического альянса всегда было целью Британии, которая в 1916−17 годах использовала разнообразные средства (вплоть до поддержки злоумышленников-февралистов) для срыва переговоров о прекращении войны. Англосаксам при любой погоде необходимы слабая Германия и слабая Россия. Желательно, в качестве колоний или полуколоний. Версия, в общем, не новая.
Ответ Млечина — гораздо менее аргументированный, несмотря на попытку прикрываться фактами, — тоже не удивил. Как и положено либералу, Млечин отстаивает очевидные (для него) тезисы: у отсталой России нет врагов, кроме собственной власти, которая вечно пугает народ внешними угрозами и коварными заговорами. Но в целом, убежден Млечин, во всём виноваты… большевики.
.
В этом споре корифеев исторической науки мои пять копеек ничего не значат. Но я все же их вставлю.
Владимира Михайловича Кулистикова знаю очень давно и (о чем бы ни шумел Интернет) отношусь к нему с огромным уважением — как к человеку государственных взглядов, убежденному, блестяще образованному. Мне довелось видеть работу Кулистикова в тяжелые, переломные моменты. Я знаю, о чем говорю. Но сейчас речь не о человеке. Речь о высказанной им точке зрения.
.
Так вот согласиться с ней я, увы, не могу. Да, конечно, линии геополитического разлома в статье «Последнее лето империи» обозначены верно. Не буду спорить и с тем, что у немецкой и русской олигархии всегда было гораздо больше общего, чем у русской и британской/французской олигархии. Да, союзники Российской Империи по «Согласию» сыграли важную роль в провоцировании Февральской революции. В фильме «Биохимия Предательства» мы рассказываем о действиях посла Бьюкенена, о заговорщиках-будущих министрах Временного правительства. Вот только это ровным счетом ничего не меняет.
.
Давайте представим на секунду, что козни Англичанки провалились и вместо буржуазной революции случилось российско-германское перемирие. Давайте сделаем шаг дальше. Представим, что выйдя из кровопролитной войны, вчерашние враги (впрочем, остающиеся родственниками по императорско-кайзеровской линии) заключили континентальный Пакт о ненападении, направленный против интересов Британии. Что это означало бы? Куда повернула бы история?
.
Это означало бы сделку между двумя голодными, агрессивными олигархиями против третьей могущественной олигархии; сделку, заключенную за спиной и у русского, и у немецкого народов. Это гарантированно привело бы к новой, не менее кровопролитной бойне, платить за которую пришлось бы, как обычно, отнюдь не фабрикантам.
А что принесла бы такая сделка народам, в частности, русскому народу? Разве дала бы она им шанс вырваться из многолетнего рабства и отсталости? Разве были бы построены в ближайшие (после несостоявшейся революции) годы сотни университетов и тысячи школ? Разве были бы побеждены безграмотность, высочайшая детская смертность, неурожаи, засухи, голод? Разве был бы вообще разрешен вопрос о земле? Разве появились бы на полях трактора? Поднялись бы в небо самолеты? Разве получили бы признание и возможность творить Мичурин и Циолковский? Разве была бы проведена стремительная модернизация и индустриализация России, на зачатки которой В. Кулистиков и А. Пружников недвусмысленно намекают? Им кажется, что да — была бы:
«для этого имелись хорошие перспективы, основанные на разработанном новом плане индустриализации (осуществленном затем в СССР) и расширении экспорта продукции с добавленной стоимостью. Трудовые резервы страны были огромны. Прогнозировалось, что в ближайшие три десятилетия Россия по численности населения обгонит всю Европу — 344 против 336 млн человек. К этому нужно добавить и дешевизну рабочей силы: средняя зарплата промышленного рабочего в Англии составляла около 550 рублей в год, во Франции — 540, в Германии — 450, а у нас — 250 рублей. Эти преимущества могли стать мощным фактором индустриального роста»
То есть в рамках этой доктрины топливом для модернизации России должна была стать дешевая и неограниченная рабочая сила, о которой один из персонажей А. Н. Толстого в «Хождении по мукам» говорит:
«Славян более двухсот миллионов, и они плодятся, как кролики.»
Впрочем, далее тот же персонаж продолжает — и продолжение следовало бы в одинаковой степени учитывать авторам обеих статей в «Огоньке»:
«Славяне представляют морально совершенно новый и в некотором смысле чрезвычайно опасный для европейской цивилизации тип „богоискателя“. И „богоискательство“ — есть отрицание и разрушение всей современной цивилизации. Я ищу бога, то есть правды — в самом себе. Для этого я должен быть абсолютно свободен, и я разрушаю моральные устои, под которыми я погребен, разрушаю государство, которое держит меня на цепи».
Какое место этому буйному славянскому характеру было бы отведено в одной упряжке с прусским юнкерством? Место ведущего или место ведомого? Догадаться нетрудно. Достаточно открыть сказы П.Бажова. Например, «Тараканье мыло»:
«В наших-то правителях дураков все-таки многонько было. Иной удумает, так сразу голова заболит, как услышишь. А хуже всего с немцами приходилось. Другого хоть урезонить можно, а этих — никак. Свое твердят:
— О! Я ошень понималь!"
Однако ведь и жизнь немецкого рабочего в нашем гипотетическом «Двойственном Союзе» едва ли была бы сладкой. Зато бесспорно, «Союз» позволил бы продлить агонию обеих аристократий, упрочить положение русских и немецких помещиков и фабрикантов. Забетонировать расширяющиеся трещины в фундаменте как николаевской России, так и кайзеровской Германии. Только могло ли это спасти оба здания от обрушения?
Разумеется, нет. Очевидно, что столь нестандартное завершение мировой войны приблизило бы следующую, еще более разрушительную войну, в которой патриархальный союз двух аристократий столкнулся бы с англо-американским блоком, находившимся по многим позициям — в экономике, науке, технике — на следующей ступени капиталистического развития. Да, пожалуй, сочетание немецкого технического гения и русской тягловой рабочей силы сделало бы ось Берлин-Москва прочнее. Но разве этой прочности хватило бы чтобы выдержать натиск Морганов, Рокфеллеров, Карнеги, Гетти?
Скорее всего, схватка между этими хищниками оказалась бы в сто крат более разрушительной и кровавой. Представьте себе Вторую Мировую, только без СССР. Всемирную бойню, в которой нет добра и зла, а с обеих сторон — только зло. Причем, такая бойня в любом случае привела бы к революционным изменениям и в России, и в Германии, и внутри самого англосаксонского мира. Но за всеми этими предположениями разливается безграничный океан кофейной гущи, которая всегда заполняет собой исторические пустоты. К счастью, история не терпит сослагательного наклонения.
Поэтому кусать локти через сто лет после трагических событий февраля-октября 1917 года — занятие в некотором роде бессмысленное. Другое дело если с помощью исторических аллюзий авторы статьи «Последнее лето империи» хотят указать нам на некоторые современные опасности. Такие, например, как возможность заговора среди нынешней российской олигархии с целью свержения самодержавия в интересах все той же коварной Англичанки.
Однако мы помним ведь, что и в 1917 действия Англичанки не были никаким секретом. Ни для праздной петербургской публики, ни для Охранного отделения. Тем не менее спасти Империю это всеобщее «знание» не помогло. Потому что помимо заговоров и тайных союзов историю толкают вперед шестеренки объективных материальных интересов и классовых противоречий. Падение монархии совпадало с устремлениями российской буржуазии, которую монархия сама же зачала и сама выкормила. Одни олигархи обогащались на войне. Другие несли из-за войны убытки. Но и те, и другие были по горло сыты медлительностью и некомпетентностью аристократической верхушки. Поэтому рано или поздно они в любом случае снесли бы эту постылую власть. С британским послом или без него.
Можно также предположить, что «Последнее лето Империи» — точка зрения той части нашей элиты, которая пытается укрепить плывущий фундамент российской государственности с помощью старых рецептов, обращаясь к дореволюционному опыту имперского строительства. Мы видим симптомы этого наивного охранительства повсюду — от Крыма с его романовскими билбордами до Петербурга с его внезапно проснувшимся чувством к Маннергейму. Наиболее полное выражение эта концепция получила в сочинениях представителей НТС — народно-трудового союза, объединявшего как заблудившихся русских патриотов, так и откровенных предателей, не гнушавшихся работать то на Абвер, то на ЦРУ. Именно НТС на протяжении многих лет проповедует идею направленного против атлантизма священного альянса России и Германии — на базе одинаковых (якобы) традиционных (якобы), солидаристских, корпоративистских, а попросту — фашистских — ценностей. Я уже не раз высказывал предположение о том, что многолетнее противоборство КГБ и НТС увенчалось победой последнего, заменой Дзержинского на Солоневича, приведением советской госбезопасности к присяге НТСовским хоругвям. Эта парадоксальная вроде бы версия позволяет по-новому взглянуть на многие события последних лет. Это объясняет и неизменный со времен Ельцина, упрямый курс на десоветизацию, и возвеличивание Солженицына, и тихое заигрывание с темой власовщины, и появление на высших этажах российской корпоратократии персонажей, кровно, биографически связанных с НТС.
.
В таком ракурсе различия между Россией и Украиной, где нишу НТС занимают духовные наследники Скоропадского, Петлюры и Бандеры, в действительности ничтожны. И там, и там националистические мифы используются ради одной цели — удержания контроля над собственностью, полученной в результате преступной приватизации. Только в России оберткой для этого мифа служит «борьба с Англичанкой». А на Украине — борьба с «москальской Ордой».
.
Получается, между выкладками ярого антисоветчика Млечина и тезисами «Последнего лета Империи» принципиальной разницы нет. Млечин считает, что отставшая от прогрессивного англо-американского капитализма Россия напрасно упирается. Капитализм все равно победит. Оппоненты Млечина уверены, что Россия имеет все основания упираться и ждать помощи от находящейся во временном плену у атлантистов немецкой бизнес-элиты. Но по-крупному, обе полемизирующие стороны сходятся в своем безусловном принятии капитализма как единственно возможного для России пути развития. Просто один, патриотический, капитализм тяготеет к прусскому полуфеодальному юнкерству (даст Бог, без пылающего Рейхстага… или Меджлиса), а другой — неолиберальный капитализм — к обычному колониальному рабству. Впрочем, возможна и конвергенция. История знает немало примеров, когда статус колонии изящно сопрягался с патриотической, консервативной, антиамериканской риторикой руководящего офицерства. Берем наугад любую латиноамериканскую диктатуру — все они были устроены подобным образом.
.
Если же вернуться к двум текстам, то справедливости ради необходимо заметить, что прекращением братоубийственной войны русский и немецкий народы обязаны вовсе не своим буржуазным/аристократическим элитам, а тем самым проклятым, ненавистным большевикам. Именно они, устав ждать, пока перестанут драться паны, двинулись друг другу навстречу — через заваленные трупами траншеи, через снарядные воронки и колючую проволоку.
Только рука русского рабочего была протянута не Кайзеру, не Круппу, не Людендорфу, не юнкеру, не фашисту-фрайкоровцу со свастикой на каске, она была протянута рабочему, наводчику-артиллеристу. Звали рабочего Эрнст Тельман.
Именно это рукопожатие дало не только русскому, но и всему остальному миру, надежду, что бессмысленная мясорубка однажды будет остановлена. Именно это рабочее рукопожатие, о глупый, глупый Млечин, сделало невозможной немецкую оккупацию Украины, равно как и все прочие интервенции против молодой Советской Республики. Именно это рукопожатие, а вовсе не теоретический союз Рябушкинского и Маннесмана, заставило в страхе трепетать, забиваться в атомное бомбоубежище алчную Англичанку. Именно вокруг этого рукопожатия, как вокруг невидимой оси, будет вращаться вся последующая история человечества, пока под влиянием общеизвестных обстоятельств оно окончательно не ослабнет.
Я очень хорошо помню то лето, когда это произошло. Последнее лето Советской «империи». Воспоминания о нем, при всем уважении к императорской короне, вызывают у меня гораздо более явственные и мучительные приступы горечи и тоски.