часть двадцать шестая
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

Ночь наступила как-то внезапно.
Я бы даже сказала — рухнула.
Всего за пару минут темень стала такой, что я уже не могла различать листву всего в десяти метрах от себя.
И это несмотря на отличное зрение, которым я всегда так гордилась.
— Это магия?
Поинтересовался мышь, подслеповато щурясь и явно пугаясь такого ограничения видимости.
— Это ночь.
Просветил нас Кэрт.

Восхищенно его разглядываем.
Ну ладно-ладно, во взгляде было больше сарказма, чем восхищения, да и сам Кэрт все равно ничего не замечает вокруг, кроме себя — любимого.
— А знаешь, наш мыслитель прав.
Василиск остановился и осмотрелся по сторонам. — Вон там небольшая полянка. Наберете дров и приходите.
— А ты что будешь делать?
Пискнули с плеча.
— Я?
Подготовлю все для ночлега.
С легким оттенком пренебрежения к мыслительным способностям мыша.

Молча смотрим, как василиск удаляется.
— Он странный
Констатировал Кэрт.
— Да уж. Идиот. И это еще слабо сказано. Резюмировал Пых.
— Я не о том. Его сердце. Оно ведет себя странно.
— Не бьется?
Уточняю я, лазая под кустами и пытаясь найти сухие ветки, предпочтительно сваленные в большую кучу, дабы не мучиться, собирая их поштучно.
— Бьется. Но неровно. То ускоряется, то замедляется. Я думал, василиски контролируют свой пульс.
— Этот бракованный.
Нашелся Пых.
— Он в детстве часто падал… головой… причем преимущественно вниз. Вот и вырос хилым и слегка недоразвитым.

Киваю, вытягивая из зарослей репейника огромную корягу.
Коряга шла с трудом, приходилось упираться в землю обеими пятками и с огромным усилием преодолевать сопротивление всего того, что ее оплело.
— А знаешь, отчего у него сильнее бьется сердце? Спросил Кэрт.
Сажусь на землю и устало смотрю на дэймоса снизу вверх.
— От тебя…
Сказал он и легко поднял корягу.
Я же сидела с отвисшей челюстью, пытаясь переварить то, что он мне сказал.
— Так, погоди секунду. Левее! Левее, я сказала! Вот. Так, о чем это я?
— О Дрейке.
С плеча.

— А, да! Интересно, почему это его пульс 3зашкаливает из-за меня. Он меня что, боится?
— Не знаю. Возможно.
— Он тебя любит, только сам еще не понял этого.
Вздохнул Пых.
— Короче! Нам надо его соблазнить.
— Нам?!
— У озера он на меня заглядывался, не забывай.
— А, ну да, прости.
Стараюсь не рассмеяться, чтоб не обидеть Пыха.
— Короче, соблазняем, заставляем снять оковы и линяем обратно в свой мир.
— А если не получится?
— А ты постарайся.

— Ну и как, по-твоему, я это сделаю?
Буду всю ночь танцевать перед ним голышом у костра?
Или возьму топор и в одних панталонах начну рубить дрова?
Он проникнется и подарит мне свою руку, сердце, ключи от ошейника и поцелуй в пятку.
— Почему в пятку?
Удивился пушистик.
— Потому что именно ей он по роже и получит.
— Не знаю, как у вас здесь, но у нас дамы неплохо умеют соблазнять мужчин. Меня много раз так привораживали.
Могу рассказать, что нужно делать.
Влез в наш разговор Кэрт, до этого молча тащивший корягу.

Отрицательно качаю головой.
Пых — активно закивал головой.
— Во-первых — надо разорвать одежду в нужных местах,
уметь соблазнительно двигаться,
часто заглядывать в глаза и при этом выглядеть либо стервой, либо ангелом.
И то и другое действует безотказно.
— А он спец!
Восхитился мышь.
— Ну что, все поняла? Тогда рви одежду.
— Щас!
— Кэрт.
— Помочь?
Мне заглянули в глаза, оказавшись внезапно так близко, что я едва не рухнула на пятую точку от неожиданности.
Раздался глухой звук удара брошенной на землю коряги.
Растерянно что-то мямлю.

— Она сказала «да»
Пояснил Пых.
— Рви, давай, а то Дрейк уже небось волнуется, где мы застряли.
Мерзнет, психует, возможно, плачет…
Представив себе рыдающего на темной поляне василиска, невольно улыбаюсь.
Но тут до ушей донесся треск одежды, и через пару секунд я напоминала жертву маньяка, а не приличную воровку из некогда хорошей семьи.
— Отлично.
Удовлетворенно произнес Пых.
Сжимаю рубашку на груди, не наблюдая в этом ничего хорошего.
— А зачем она прикрылась?
Удивленно повернулся Кэрт к мышу.

— Ща, погоди. Так, Кэт.
— Что?
— Ты жить хочешь?
С надрывом.
— Да.
— Тогда хватит ломаться. Ничего криминального у тебя не открыто.
Так, легкие полунамеки.
— Грудь того и гляди вывалится, перестав намекать. И вряд ли кому-то это понравится.
— Мне нравится.
Улыбнулся Кэрт.
— Ты симпатичная для человечки.

— Класс!
Произнесла я, обозревая то, во что превратилась моя одежда.
— Кэт, опусти руки и иди эротичной походкой! Я буду что-нибудь петь романтическое. А Кэрт…
— Я дрова несу.
Кивая на корягу.
— А Кэрт будет идти позади нас и тащить дрова. Итак. Готова? Пошли.

И Пых запел.
Громко, пронзительно, с чувством, стараясь попадать в ритм моего шага.
Вздохнув, я решила послушаться совета и, старательно виляя задом, пошла в сторону поляны, периодически спотыкаясь и ловя себя на том, что снова пытаюсь прикрыть прорехи руками. Представляя лицо василиска, когда он меня увидит.
У него не то что пульс — у него давление подскочит, и смеяться надо мной он будет еще долго.

— Луна, ты моя половина!
Ну где же ты ходишь, любимый.
Одна я стою и сгораю, 8
От стра-асти горячей пылаю…
Надрывался Пых.
Я, заслушавшись, чуть приостановилась.
— Кэт, я сказал — эротичной походкой. А не вихляющей. Веди себя естественно.
Громким шепотом на ухо.
Закусив губу, смотрю себе под ноги, покраснев при этом до кончиков ушей.
Но, как говорится, жить захочешь — еще не так раскорячишься.

— Умира-аю от любви,
Погибаю в одиночку.
Где ты, милый, помоги,
Скорота-аем вместе ночку.
Мышь так фальшивил, что порой его пение казалось мне визгом.
Василиск, сидевший на поляне, с интересом посмотрел в мою сторону, прислушиваясь к словам песни и наверняка получая от всего происходящего немыслимое удовольствие.
Нервно улыбаюсь и останавливаюсь.
— Прогнись.
Прошипели на ухо.
— Что?
— Прогнись, я сказал.
Эротишнее!
Еще!
Да не надо на мостик становиться, Кэт.
— Я не умею эротишно!
Громким шепотом прошипела я в ответ.

— Все умеют! Даже кошки.
— И потом, темно же. Он все равно ничего не видит.
— Напротив, я вижу все.
Довольно сообщил Дрейк.
— Вот! Видишь. Все было не зря.
Мне хочется застрелиться из арбалета или удавиться, прямо здесь и сейчас.
О боги, что еще мне надо сделать в этой жизни, чтобы выжить?
И на что я готова пойти?
— Ну и как…
Переступаю с ноги на ногу, чувствуя, как кожу обдувает в самых неожиданных местах.
— Тебе нравится?
— Даже не знаю…
Ошарашенно произнес Дрейк.

— Хм.
Кошусь на Пыха.
Тот воодушевленно запел, потыкав меня в щеку и намекающе подмигнув.
Я не такая, как все,
Я удивительный лотос,
Принадлежу лишь себе,
А для других нужен пропуск.

Я буду петь до утра,
Я соблазняю словами.
Но только ради тебя
Ночью пою я стихами.

О, мой прекрасный калиф!
Ближе ко мне подползай же.
Я не виденье, не миф.
Вижу, ты счастлив, давай же Крепче, сильнее прижми
Грудь волосатую к пузу.
Пузо мое, ты учти,
Я заменяю здесь музу.

Меня трясло.
Стараюсь спрятать смех за кашлем.
Пых же вошел в раж и явно почувствовал какую-то свою личную волну.
Его больше не интересует, что я там вытворяю, он просто поет, периодически вспархивая мне на голову, откуда — снова сползал на плечо или падал в капюшон и ведь не сбился ни разу…

Но песня становилась все более и более… пошлой, что ли.
Что не могло не напрягать.
Между тем василиск отбивал ритм сапогом и явно был захвачен сюжетом.
Так что Пыха я прерывать не спешила, оттягивая тот момент, когда эта синеглазая сволочь начнет выдавать комментарии насчет моей выходки.
Кэрт стоял, прислонившись спиной к дереву, не мешая и наблюдая молча, но с глубоким интересом все того же юного натуралиста.

Ты все пыхтишь и скрипишь,
Плачешь от счастья, дурашка.
Знаю, ты ночью храпишь.
Вот для тебя промокашка.

Милый, не бойся, я здесь,
И не покину до гроба.
Милый, ну что ты дрожишь?
Ты так невинен и робок.

Ну же, целуй же в уста,
И прижимайся всем телом!
Я создана для тебя,
Мертвая женщина в белом.
И тут он разом умолк, закончив петь на очень высокой ноте, едва меня не оглушив.
Печально оглядевшись вокруг, он вернулся из мира, созданного силой своего воображения, и зачем-то погладил меня по щеке.

— Почему мертвая?
Уточняю я шепотом.
— Потому что это его смерть
Печально.
— Ты решила меня удавить?
Поинтересовался заинтригованный василиск.
— Нет. И я не в белом.
— Да это уже не о тебе.
Отмахнулся Пых.
— Это о ней!
— О ком?
Мне просто любопытно.
— О ней. О смерти. С косой, в белом саване. Ну знаешь, как в сказках.
— А я-то тут при чем?
Василиск явно был расстроен тем, что внимание переключилось с него на Пыха.
— Ни при чем. Можешь идти.
Пискнул Пых и полез в капюшон, продолжая что-то напевать себе под нос, уверенный в том, что у него только что прорезался дар сказителя.

Делаю знак Кэрту и поворачиваюсь к Дрейку.
— Мы, кстати, дрова нашли.
На поляну вытащили корягу и грохнули у ног василиска.
— Всего одно бревнышко?
Выгнул тот дугой бровь.
— А что, тебе не хватит?
С сарказмом в голосе.
Меня смерили холодным взглядом.
— Хватит. Но совет тебе на будущее — выбирайте бревна поменьше.
— Вот сам их и таскай!
Высказался Пых.
Но василиск ничего не ответил — он был занят созданием заклинания по расщеплению бревна на кучу мелких полешек.

Сидим у костра.
Кутаюсь в складки плаща.
Подо мной — пять одеял.
Их я позаимствовала еще в замке графа, запихав в безразмерную суму, я совершенно о них забыла и только сейчас вспомнила.
Дрейк сидит рядом, но на земле.
Ему, по-моему, в принципе не знакомы такие понятия, как холод, простуда или ломота в костях после ночи, проведенной на сырой, изувеченной корнями земле.
Пых сидит на моих коленях и ест ветчину.

— А ты умеешь петь?
Кошусь на Кэрта.
Дрейк — сидит неподалеку и горстями бросает опилки в костер.
Почему опилки?
А потому что он что-то напутал в заклинании расщепления, и от коряги осталась приличная гора опилок вместо дров.
Пыха это особенно порадовало, и он хохмил минут пять, уверяя меня в полный голос, что кое-кто опилок понаделал от нервов и общего невроза.
Я согласилась и тоже съязвила, но шею чувствительно сжало, так что пришлось заткнуться.
Василиск — молчал, то ли удрученный неудачей, то ли просто злой, как обычно.

— Петь? Тебе не хватило песни Пыха?
— Мофу пафтафить.
Прочавкал мышь, глазки которого поблескивали от счастья.
— Не знаю. Не пробовала.
— Знаешь хоть одну песню?
Киваю.
Кто ж их не знает.
У меня под окнами родного чердака такие серенады разносились… не мне, конечно, предназначавшиеся, но пели часто и со вкусом.
А все благодаря жившей на втором этаже (прямо над магазином папаши) купеческой дочке.
На мой взгляд, он была полновата, особенно в щеках, отчего ее глаза казались всегда полузакрытыми.
Но золотистые кудряшки и состояние папы окупали такую мелочь с лихвой.

— Ну знаю. Только петь без музыкального сопровождения как-то… не люблю.
— Музыкальное что?..
— Музыка. Гитара, рояль, дудочка. Сошло бы все. Но так как этого нет…
— У меня есть флейта.
Теперь уже я смотрю на дэймоса с подозрением.
— И где ты ее прятал?
Ехидно поинтересовался Дрейк.
— В штанах?
— У меня нет карманов.
— И я о том же.
— О, Дрейк оживился.
Обрадовался Пых, ничуть не стесняясь того, что василиск его слышит.
— Кэт, тебе точно нужно спеть.
— Но…
— Никаких «но»!
Возмутилось это чудо.
— А не то спою я.

— Я согласна
Мрачно.
Как представлю, что он снова будет пискляво тянуть какой-нибудь опус, так на душе сразу становится тоскливо.
А так — авось уснет, наевшись ветчины.
А там и я смогу спокойно лечь спать.
— Отлично. Напой мне мелодию.
Подозрительно смотрю на Кэрта, в руках которого уже появилась золотистая трубочка с кучей отверстий и витым серебряным рисунком, напоминающим листву деревьев.
Эльфийская вещица, что ли?
Такая стоит недешево.
Была бы в форме и без ошейника — точно попыталась бы стащить…

Мышь пискнул.
И я послушно откинулась назад и тихо напела знакомый куплет.
Кэрт подхватил его, мгновенно перекладывая на ноты.
Кстати, получилось красиво.
Даже очень.
Ни одного фальшивого звука.
Такое чувство, что дэймос тренировался давно и подолгу.
Странно.
Я и не знала, что дэймосы разбираются в музыке. А тем более умеют ее создавать.
— Ну пой же.
Пискнул Пых.

Киваю и начинаю петь, бросив взгляд в сторону Дрейка.
Даже слишком внимательно… отрешенно как-то. Может, ему и неважно все это?
И тогда все зря.
Но Пых прав — попытаться стоит.
И если к утру он будет ко мне хоть немного неравнодушен — мои шансы выжить увеличатся.

Если ветер плачет в ивах,
Если дождь стучит в окно,
Сядь на кресло у камина,
Брось колоду на стекло.

Туз червовый, тройка пик,
Злой король, смешной валет.
Пара пик, четверка судей,
Джокер, только дамы нет.

Бросишь снова? Пять, четыре.
Выбирай — не выбирай.
Дамы нет, ее в трактире
Обменял ты на сарай.

Кошку выменял на чайник,
Дом ты выменял на сад.
Лошадь — на плохой паяльник,
Хоть тому и сам не рад…

Все вернуть бы, все забыть бы,
Только время не вернешь.
Дом — сарай, погода — сырость,
Пламя в очаге и дождь.

Дама душу не согреет,
Не вернется, не простит.
Черви сердце не доверят.
Пикой джокер был побит.

Лишь валет порой заходит
Посидеть у огонька,
Да кошак бездомный бродит
У прогнившего крыльца.

Замолкаю, усмехаясь лишь самым уголком губ. Эту песню пели не столько той девице, сколько от тоски.
Напившись или просто под гитару, проходя по ночным улицам и нарываясь на ночной патруль стражи.
Кажется, автором был некий маг Антониус. Его песни пользуются популярностью, и барды частенько поют их по тавернам.
Эта — запала. Потому-то я ее и спела.
Смотрю на Дрейка.
И вид у него… человеческий, что ли.
Глаза закрыты, сидит, расслабленно откинувшись на ствол дерева, и производит впечатление обычного мужчины, выбравшегося поохотиться в лес.
А не трехсотлетнего василиска, способного обратить в камень любое живое существо.

Кусаю губы и опускаю взгляд на довольно сопящего мыша.
Пых уснул, объевшись шоколада, а скорее всего, его усыпила мелодия флейты и мой голос.
Вот и хорошо.
Осторожно ложусь на матрас, укрываясь мягким теплым одеялом.
Даже жаль такую красоту о землю марать.
А впрочем, это всего лишь вещь, а над вещами трястись не стоит — это я точно знаю.

Василиск открыл глаза и посмотрел на уснувшую девушку.
Ее голос все еще звучал в его голове, то поднимаясь на тон выше, то снова опускаясь вниз. Не сказать, что у девушки был талант, но она не фальшивила, да и тихая мелодия флейты сумела подстроиться под ритм слов и раскрасить историю новыми красками.
Странно, но ему понравилось.
Он смотрел на ее лицо, измазанное грязью, откинутые назад чуть отросшие волосы и дрожащие тени ресниц.
Он ожидал, что снова испытает отвращение при виде несовершенства человеческой внешности, но этого не произошло.
Более того, Дрейку почему-то хотелось встать, разбудить ее и попросить спеть что-нибудь еще.

— Не надо.
Взгляд синих глаз переместился на Кэрта.
— Не буди.
— Я так прямолинейно мыслю?
— Человечьи души давно уже не загадка для меня. А душа василиска не так сильно отличается от человечьей.
— Тогда зачем ты весь день донимал ее расспросами?
— Чтобы увидеть твою реакцию. Это забавно — наблюдать за тем, как ты изо всех сил отрицаешь очевидное.