помню ранние «рельсы-рельсы» и движения пальцев по коже… ты так часто включала песни перед сном, что сама, похоже, позабыла смешные тексты колыбельных, все сказки мира мне звучали с противным треском механических слов. в квартире на седьмом этаже в…
не важно — город Н/город В, что проку — если маме бывало страшно, если мама боялась трогать мои пальцы, мои ладошки, но сказать не умела прямо. «он у нас… не ласкучий.» Боже, ты глотала «у нас он странный!», как глотают пустырник залпом, чтобы паника в нем и сгнила…
*
я пишу под настольной лампой: быть эмпатом не так красиво, как рисуют теперь в киношках. да, полезно, но не в четыре, когда ты объяснить не можешь, почему тебя вот-вот вырвет (от предчувствия скорой смерти, а ты только возился с дедом).
говорят, бог целует? черти,
видно, тоже туда же.
это — я опять об эмпатии — горько и не просто до злого крика, когда знаешь, что тонко/рвется и не можешь никак привыкнуть к одиночеству и утрате даже с возрастом (соль в ресницах); когда мама тебя не гладит,
чтобы болью не поделиться…