Мозоль
1
В тот день рядовой Антон Бельский получил освобождение от военфельдшера ВСО (военно-строительного отряда) Куклина. В этом батальоне, прятавшемся в глухом лесу и строившем там ракетную площадку, Бельский оказался после окончания Нижнетагильской учебки.
Здесь его за полгода выучили ходить строем, козырять всем старше его по званию, начиная с ефрейтора, а еще на электросварщика третьего разряда. После чего посадили в поезд и отправили в эту часть под Костромой, чтобы военный строитель Антон Бельский мог вносить свою дальнейшую лепту в укрепление обороноспособности страны путем ведения сварных работ на сверхсекретном объекте. Но работы, соответствующей его квалификации электросварщика третьего разряда, сразу не нашлось.
Основные объемы в двадцатипятиметровой ракетной шахте осваивались вольнонаемными гражданскими специалистами высочайшей квалификации, с личными клеймами сварщиков шестого разряда. Ну и с десяток солдат трудились у них на подхвате. А почти весь оставшийся состав ВСО копал в лесу длиннющую траншею метровой глубины, чтобы затем уложить в нее толстый, с кисть руки, бронированный силовой кабель, соединяющий командный пункт с ракетным стволом.
Работа эта была крайне увлекательной. У каждого солдата была норма — прокопать за день не то шесть, не то восемь метров этой траншеи (на безлесных участках все десять). Земля была влажной, глинистой, липла к лопате. То и дело встречались мешающие копать корни, их безжалостно подсекали и выкидывали наверх.
Над парнями с мокрыми от пота гимнастерками вились тучи комаров, а вдоль траншеи прохаживался командир взвода, загоняющий обратно тех, кто решил без команды перекурить. Ну, чисто галеры.
Вот туда Антон Бельский и попал. И в первый же день с непривычки, даже в голицах, натер себе такую мозоль, что она к вечеру вздулась на ладони огромным чудовищным пузырем, на который даже смотреть было страшно.
Утром Антон радостно показал этот жуткий пузырь своему командиру взвода, и старший сержант Кадыргалиев с большой неохотой отпустил его в санчасть.
— Ого! — сказал пахнущий шипром и медицинским спиртом военфельдшер сержант Куклин, увидев у Бельского на ладони этот распираемый изнутри мозольной жидкостью кожаный полупрозачный купол. — Это ж надо так суметь!
А затем взял обыкновенное бритвенное лезвие «Нева», протер его ваткой со спиртом, и аккуратно, но больно срезал этот вздувшийся лоскут кожи с Антоновой ладони.
Сморщившись, Бельский смотрел в сторону, но краем глаза все равно видел, как Куклин промокнул багровую ладонь ваткой, смазал ее чем-то сильно щиплющим и перебинтовал.
— Все, иди! — сказал он Антону. — Завтра в это же время на перевязку придешь.
— А освобождение? — взвыл Бельский. Куклин вздохнул, буркнул: «А, ну да!», и вписав имя и подразделение Антона в готовую, машинописную форму, подписал бумажку и протянул ему.
Антон неловко затолкал ее левой рукой в карман гимнастерки и, радостный, потопал к себе в роту.
В казарме было пусто — пацанов уже увезли на объект. Антон подмигнул скучающему у тумбочки дневальному и направился к своей кровати, надеясь вздремнуть часок-другой — заветное освобождение давало право на заслуженное безделье.
2
Но зараза старшина Павлюченко как будто только и дожидался Бельского. Когда Антон, стараясь не топать сапогами, проходил мимо каптерки, дверь ее распахнулась.
— Вот ты-то мне и нужен! — гнусно улыбаясь, сказал Павлюченко. — Окна умеешь заклеивать?
— Товарищ старшина, у меня освобождение, рука вот болит.
Бельский полез в карман за заветной бумажкой, хотя Павлюченко и так видел его забинтованную кисть.
— А ну!
Старшина внимательно изучил освобождение и вернул его Антону.
— Я ж тебя, рядовой, не на траншею послать хочу, — сбавил он тон. — Ну-ка пошевели пальцами… Да не этой, больной руки.
Антон нехотя пошевелил торчащими из-под повязки пальцами.
— Ну вот! — обрадовался старшина. — Этой рукой будешь придерживать, а той наклеивать. Так что иди в штаб, найдешь там финансовую часть, доложишься, что я тебя послал.
Антон Бельский вздохнул: вот тебе и освобождение. Но вслух ответил:
— Есть!
Козырнул и потопал в штаб.
3
Штаб находился в таком же одноэтажном щитосборном помещении, как и казарма их третьей роты. Только крыльцо было поаккуратнее, да под окнами разбито несколько клумб, огороженных выложенных углами кверху белеными кирпичами.
У входа за столом с телефоном скучал дежурный по штабу, худой сержант с унылым прыщавым лицом.
— А ну стой! Ты куда? — встав из-за стола, преградил он дорогу Антону.
— Мне в финансовую часть, — важно сказал Бельский. — За расчетом. Увольняюсь, на фиг, из этого бардака! Где тут у них касса?
Сержант заржал и показал длинной рукой вглубь сумрачного прохладного коридора.
Антон нашел дверь с надписью «Финансовая часть», пошоркал сапогами по брошенному на пол резиновому коврику, и стукнул пару раз по филенке кулаком здоровой левой руки.
— Да входите, входите! — тут же отозвался женский голос.
Антон толкнул дверь и очутился в просторной комнате с несколькими стоящими друг против друга столами. Солнце освещало комнату сразу через два окна, и Антон хорошо разглядел всех ее обитателей. Вернее, обитательниц. На него с любопытством уставились четыре пары женских глаз — голубых, серых, карих, зеленых.
Самые красивые были зеленые, принадлежали они симпатичной рыжеволосой особе, сидящей ближе к выходу. Ее тонкое лицо с правильным носиком и пухлыми капризными губками, нежным румянцем на щеках не портила даже густая россыпь веснушек на этом самом носике и около него.
А еще Бельский разглядел, что один глаз у нее явно подбит, и синяк не может скрыть даже густой слой грима или чем там мажутся женщины.
Рыженькая явно смущалась своего вида и то и дело опускала глаза, хотя молниеносные их уколы Антон на себе чувствовал постоянно — похоже, он ей тоже глянулся. Надо, наконец, заметить, что Бельский был парнем довольно симпатичным и на гражданке пользовался повышенным вниманием у противоположного пола, хотя так и не научился толком пользоваться этим своим преимуществом и в армию ушел девственником.
Остальные тетки смотрелись так себе, да и были они куда старше Антона — ему на тот момент было девятнадцать, ненамного старше, кстати, выглядела и приглянувшаяся ему зеленоглазая наяда.
4
— Рядовой Бельский по приказанию старшины третьей роты явился! — громко отрапортовал Антон, обращаясь к самой старшей из женского коллектива, полной тетеньке лет сорока пяти с гладко зачесанными назад темно-русыми волосами, с пухлым подбородком и большой грудью, которая чуть ли не лежала перед ней на столе.
Она была старшей не только по возрасту: за ее спиной на стене красовалась табличка с наименованием ее должности «Гл. бухгалтер». Почему она не сидела в отдельном кабинете — этот вопрос как-то и не занимал Бельского. Места, наверное, было мало в штабе.
— Вольно, вольно солдат! — замахала полными руками и заколыхала своей необъятной грудью матрона. — Вы знаете, зачем вас сюда послали?
— Чего-то приклеить, или кого-то склеить!
Раздался дружный женский смех. «О, да я пользуюсь успехом!» - оживленно подумал Антон.
— Ишь, какой: «склеить»! — хмыкнула тетенька. —  Вот отслужишь, вернешься домой, там и будешь «склеивать» (Антон при этих словах тяжело вздохнул — до дембеля ему было еще далеко). А здесь тебе надо заклеить окна. Понял?
— Так точно! — гаркнул Бельский, продолжая изображать из себя бравого солдата Швейка.
— А как же он будет клеить, у него же вон рука забинтована? — сказала вдруг мелодичным таким голоском зеленоглазая рыжуха.
— А действительно — как? — сочувственно подхватила вдруг возникшую проблему и ее соседка, черноволосая дама лет тридцати пяти со слегка раскосыми темными глазами.
Антон пожал плечами:
— Ну, как-нибудь.
И подняв забинтованную руку, пошевелил торчащими из повязки кончиками пальцев.
— Ага, значит, сможешь, — облегченно вздохнула старшая в этом женском коллективе, куда краткосрочно был откомандирован Антон.
Конечно, эти бабы, наверное, и сами могли бы заклеить два несчастных окна, причем — одинарных. Но они работали в ВСО, в котором было полных дармовых рабочих рук, и поэтому всю без исключения работу, требующую хоть малейшего приложения физических усилий, здесь выполняли солдаты.
5
— Ну, ты тогда трудись, а мы пойдем обедать, — заявила главная бухгалтерша таким тоном, как будто они только и ждали появления Антона, чтобы под предлогом проводимых им здесь масштабных работ свалить пораньше — на висящих на стене часах время было только полдвенадцатого. — Двух часов тебе, надеюсь, хватит? Да, и не вздумай по столам шарить!
— Очень мне надо, - оскорбленно пробормотал Антон.
— Вот тебе бумага, ножницы, клей, — порывшись в тумбе стола, главбух выложила пачку обыкновенной писчей бумаги, тускло блеснувшие ножницы и пластиковую полупрозрачную бутылочку с мутной жидкостью.
—  На полу постели вот газетку, нарежь и промазывай полоски клеем, и вперед. Все понял, боец?
— Да понять-то понял, — помявшись, сказал Антон оценив обстановку. - Да только нарезать полоски я не смогу — у меня же вон, видите, что с рукой. Клеить — это одно. А вот с ножницами у меня ничего не получится. Был бы я левша — запросто. А так нет.
— Ну и зачем нам такого раненого прислали? — раздосадовано сказала главбухша.
Антон уже обрадовался — сейчас отошлет обратно, да он хоть вернется в роту, почитает — у него под матрасом лежал припрятанный томик Паустовского. Поспать-то уже вряд ли получится, обед на носу.
— Я ему помогу. Все равно есть пока не хочу.
Этот знакомый уже мелодичный голосок прозвучал для Антона одновременно как гром среди ясного неба и как желанная музыка для меломана. В его богатом юношеском воображении, как в калейдоскопе, тут же замелькали картины одна заманчивей и краше другой.
Вот они касаются друг друга сначала кончиками пальцев, потом он заключает рыженькую в свои объятия, и она не особенно этому сопротивляется. Вот их губы медленно и неуклонно сближаются и сливаются в долгом страстном поцелуе.
Вот они торопливо раздевают друг друга, как в заграничном кино «до восемнадцати», опускаются на расстеленную Антоном газетку…
Антон вдруг почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и не только в голову, поскольку его ушитые солдатские шаровары цвета хаки стали вдруг набухать в причинном месте, и он инстинктивно передвинул кисти рук в это место и слегка надавил, чтобы утихомирить свое не в меру разбушевавшееся воображение.
- Ты? — с удивлением переспросила главбухша рыженькую. — Мало тебе перепало от твоего обормота, так еще хочешь?
6
— Я, — упрямо и с вызовом сказала рыженькая.
Все женщины как по команде повернулись и кто с интересом, а кто с осуждением посмотрели на нее. А она сидела за своим столом, потупив глазки и тесно сжав под столом круглые нежно-розовые коленки, на которые Антон то и дело посматривал краем глаза.
Становилось все интереснее и интереснее — выходит, эта Юля накануне схлопотала от кого-то за что-то, и скорее всего, от своего мужа — почти все работницы штаба были офицерскими женами. Так, а чья же жена эта симпатулечка с подбитым глазом, и как ее зовут? И за что ей — в глаз?
— Ладно, Юля, как знаешь, оставайся, — улыбнувшись, разрешила главбухша. — Парню в самом деле надо помочь, иначе он будет торчать здесь целый день. Пошли, девочки. На вот тебе на всякий случай ключ от кабинета, если раньше закончите.
Она положила ключ на край своего стола. И «девочки», недвусмысленно подхихикивая, одна за одной вышли из кабинета. Последней ушла темноволосая соседка Юли и, по-свойски подмигнув Антону, захлопнула за собой дверь. При этом Антону показалось, что затем в замке осторожно провернулся ключ. А следом послышался сдавленный смешок и удаляющийся стук каблуков.
— Ну что, за дело? — сказала Юля, переходя за стол галвбухши (Антон при этом с удовольствием отметил ладность ее фигурки). — Я нарезаю полоски, а ты их тут же промазываешь клеем и наклеиваешь на окно. Ты вообще когда-нибудь занимался такой работой? Да, и как тебя зовут, наконец? Ну что ты молчишь, как истукан?
— Антоном меня зовут, — смущенно сказал Бельский, тут же забыв про дверь. - А вас — Юля, да?
Юля уже уселась за стол своей начальницы и проворно заработала ножницами, с хрустом нарезая бумагу на почти идеально ровные полоски. А Антон снова не в силах был оторвать глаз от ее круглых коленок, светящихся под столом.
Юля, перехватив этот жадный взгляд, улыбнулась уголками полных губ и слегка порозовела.
— Да, меня Юлей зовут. Вот, приступай, — сказала она, положив на края стола первую стопку бумажных полосок. — Да постели сначала на полу газетку… ага, вот эту.
Гулко сглотнув, Антон дрожащей рукой сгреб со стола «Красную Звезду» и бумажные полоски и, неловко опустившись на коленки, постелил газету на деревянный крашеный пол. Затем он разложил перед собой сразу несколько полосок, отвинтил присохший колпачок с пузырька с клеем и стал поливать тонкой струйкой бумажные ленты.
А сам при этом лихорадочно думал, как же ему воспользоваться создавшейся ситуацией, чтобы, наконец, расстаться со своей застарелой невинностью. В роте, как ни послушаешь кого в курилке, у всех пацанов на гражданке было уже по три-четыре женщины. Один Антон, как он сам честно признался, еще не видел живой… ну, этой самой, чем вызывал насмешки сослуживцев. Хотя он и подозревал, что не один он такой в роте. Но сознался-то он один!
7
— Ой, что ж ты делаешь-то, а?
Антон вздрогнул и обернулся- Юля стояла у него за спиной, слегка склонившись над ним и обволакивая его ароматом своих духов, запаха каких он еще не слышал. Ну, понятно, она жена офицера, который может позволить себе дарить ей хороший парфюм. Кстати, чья же жена Юля? Она совсем еще молодая, а в их части офицеров моложе тридцати лет не было.
— Зачем так много клея льешь? — продолжала выговаривать ему Юля. В руке у нее вдруг оказался кусочек ватки. — Эх ты, неумеха! Дай-ка пузырек сюда!
И молодая женщина, такая теплая, живая, желанная, благоухающая свежестью и тонким запахом духов, опустилась коленками рядом с Антоном на газетку и, соприкасаясь с его плечом своим, отчего Антон тут же вспотел, стала понемногу выдавливать клей на ватку и этой ваткой легкими движениями промазывать бумажные полоски.
— Ну, не жди, бери их и клей! — скомандовала она.
Антон поспешно взял одну полоску за край, рывком поднялся с пола и устремился к окну. При этом промазанная клеем бумажка качнулась в воздухе и прилипла к его гимнастерке.
— Боже мой, да ты точно ничего не умеешь! — всплеснула руками Юля. Она поднялась с пола и, осторожно перехватив из забинтованной руки Антона своими наманикюренными пальчиками бумажную полоску, отлепила ее от рукава гимнастерки. Затем, повернувшись к окну, слегка привстала на цыпочки, отчего и без того не длинная ее юбка уехала кверху, максимально обнажая стройные и слегка полноватые ноги, стала старательно приклеивать бумажную ленту с левого верхнего угла, приговаривая при этом:
— Вот так надо, вот так!
Обтянутая серой юбкой упругая попка ее при этом слегка подавалась то вперед, то назад.
Антон окончательно потерял голову и обхватил Юлю сзади под неожиданно мягкой и податливой грудью и прижался к ней всем телом.
Он стоял, содрогаясь и бессвязно шепча в ее пылающее ушко:
— Юля, Юленька, я тебя полюбил с первого взгляда!
А ее рыжие душистые волосы щекотали ему губы, лезли в нос.
— Ого! — сказала Юля. — Какой бойкий! Вот уж не ожидала…
8
Но тон, каким это было произнесено, подсказывал Антону, что именно этого Юля и ожидала от него. Хотя зачем это ей, неплохо, надо полагать, устроенной, нужно было от безвестного солдата, Антон не понимал, да и не хотел понимать.
Они оба были молоды, а кому еще, как не молодым, совершать безрассудные поступки? Да и, может, ей вовсе несладко было замужем за своим офицером, иначе откуда у нее этот плохо замазанный гримом синяк?
— Погоди, — повернувшись к почти уже сомлевшему Антону и вскользь целуя его, прошептала Юля. — Надо бы закрыться…
— Так нас уже, похоже, заперли! — вспомнил Антон подозрительную возню у двери вышедшей последней соседки Юли.
— Как закрыли? Ключ же мне оставили! — переполошилась Юля.
Она метнулась к столу главбухши, передвинула с места на место какие-то бумаги, заглянула под стол и досадливо прикусила нижнюю губу.
— Галка, не иначе. Вот сучка! Шутить надо мной вздумала! Ну, и что мы теперь делать будем?
— Как что? То, что начали.
Все еще разгоряченный Антон потянулся к Юлии.
— Погоди, — отстранилась от него Юля. — Боюсь, как бы эта дрянь Галка не стукнула моему мужу, что я тут не одна в кабинете…
— А зачем ей это надо? И кто твой муж?
— Ты сказал, что ты из третьей роты?
— Ну, из третьей, — еще ничего не понимая, подтвердил Бельский.
— Вот твой командир, майор Срухов, и есть мой муж… А эта дрянь Галка уже давно неровно дышит к нему.
— Абалде-е-ть! — только и протянул Антон, с новым интересом и некоторой опаской разглядывая Юлю. — Такая молодая, и за этим абреком… Это он тебе фингал поставил? За ним не заржавеет!
9
Кабардинец Срухов, и в свои сорок лет остававшийся горбоносым и черноусым красавцем, был если и не легендой их батальона, то притчей во языцех.
Он еще несколько лет назад служил где-то в ракетных войсках. Но из-за буйного норова и неистощимой любви к горькой его турнули в стройбат.
Однако и здесь, имея уже майорские звезды на погонах, дальше ротного Срухов продвинуться не мог. Ему вроде прочили должность заместителя командира части, но на какой-то штабной вечеринке он умудрился смазать по морде самому комбату подполковнику Федину, что навсегда остановило рост его военной карьеры.
Говорили, что от Срухова уже сбежали две жены — он был жутко ревнивый, и чуть что, колотил их почем зря. А теперь, видать, опробовал свои кулаки уже и на третьей жене. И как она, такая молодая и красивая, могла клюнуть на тараканьи усы этого монстра? И где он ее только нашел?
Последний вопрос Антон, сам того не заметив, задал вслух.
— Да ваши офицеры постоянно у нас в Островском околачиваются, — с горечью сказала Юля. Антон уже знал, что Островское было ближайшим от их части райцентром и родиной того самого Островского, что написал хрестоматийную «Грозу» и прочие пьесы про купеческую жизнь.
- Я в кафе работала, вот там меня, дуру молодую, он и охмурил. А сейчас не знаю, как от него избавиться - грозится, что все равно найдет меня и убьет…
— Пусть только попробует! — отважно сказал Антон. — Я тебе дам адрес, поедешь ко мне домой в деревню, мама встретит тебя как родную. А вернусь из армии, поженимся. Ты мне очень нравишься!
Бельский обнял Юлю, притянул ее к себе и зарылся лицом в ее теплых, щекочущих волосах. Руки его скользнули по узкой спине к шикарным, обтянутым гладкой тканью юбки бедрам, жадно сжали их.
И тут, как в плохом кино, за дверью послышался звук приближающихся шагов. И торопливые шаги эти были явно мужские.
— Асланбек! Это точно он! — шепотом сказала Юлия, резко отстранившись от Антона и побледнев так, что даже веснушки на ее лице стали бесцветными. — Молчи, что бы он ни говорил. Не станет же он дверь ломать…
10
Шаги между тем затихли под их дверью. Слышно было лишь, как шумно и прерывисто дышал стоящий за ней — так дышать мог только майор Срухов, когда он был возбужден; так же он дышал на утренних разводах, когда по каким-либо причинам злился на свою роту, а потом орал чуть не до посинения, срывая на подчиненных похмельное настроение. А иных мог и поколотить.
Так что бойцы своего командира откровенно не любили и побаивались.
Заробел сейчас и Антон, представив, что может случиться, если майор Срухов обнаружит здесь, за закрытой дверью свою жену наедине с рядовым из своей роты. Застрелить он их, конечно, не застрелит — пистолета у него нет. Но накостылять может.
Конечно, можно и сдачи майору дать, хотя при больной правой руке это будет не просто. Тогда стулом, что ли, огреть его по башке? И пусть потом отправляют в дисбат или куда там положено при таких делах?
-Юля, ты здесь? — видимо, все же расслышав подозрительный шорох в бухгалтерии, взволнованно спросил тот, кто был за дверью — и это был, несомненно, Срухов, голос принадлежал ему.
И стал нетерпеливо дергать за ручку и одновременно пинать ее сапогом. Хлипкая дверь затрещала.
— А ну открывай, а то я сейчас дверь выломаю!
—  Да здесь я, здесь, Асланчик! — с досадой отозвалась его жена. — И незачем дверь ломать. Тебя же сюда Галка послала? Она что, ключа тебе не дала?
Срухов, видимо, вспомнив про ключ, выматерился, и спустя несколько секунд дверь распахнулась, и Срухов вырос на пороге с возбужденным красным лицом, грозно топорщащимися усами.
Антон поправил сбившуюся пилотку и забинтованной рукой взял «под козырек».
— Здравия желаю, товарищ майор! — унимая внутреннюю дрожь, звонко поприветствовал он Срухова.
Срухов яростно сверкнул желтоватыми белками глаз с красными прожилками капилляров («Опять пил» — констатировал Антон), и рявкнул:
— А ты что здесь делаешь, а?
— Разрешите доложить: по приказанию старшины Павлюченко произвожу это… как его…
— Да окна его послали к нам оклеить, — вмешалась Юлия. — Ну, а я вызвалась помочь твоему солдатику — у него вон рука повреждена.
11
— А почему ты не на объекте? — все еще сердито, но уже сбавляя тон, продолжил допрос своего солдата, силясь вспомнить его имя, командир роты.
— Так у меня освобождение, товарищ майор, — помахал забинтованной рукой Бельский. — Знаете, какую мозоль мне срезал сегодня фельдшер Куклин? Вот такенную, как юбилейный рубль! А старшине на глаза в роте попался, вот он сюда меня и послал.
— Зачем же вас Галина Викторовна заперла? — совсем уже успокаиваясь, спросил Срухов, усаживаясь на стул и закуривая.
— А это ты сам у нее спроси! — фыркнула Юлия. — И главное, тут же побежала тебе докладывать! Вот дура-то! А скажи-ка мне, драгоценный мой муж, почему она побежала к тебе, а? Чего она добивается?
Юля перешла в наступление и не давала опомниться явно растерявшемуся мужу, только что собравшемуся устроить допрос с пристрастием, зачем это именно его жена вызвалась помочь этому сопляку, да еще его подчиненному, и осталась с ним наедине в кабинете. А теперь ему самому пришлось отбиваться от не на шутку разошедшейся жены.
— Да откуда я знаю, чего ей надо? — буркнул Срухов. — Это ваши бабские терки. Наверное, отомстить тебе за что-то хотела.
— А я вот знаю, чего ей надо! — почти взвизгнула Юля. — Она давно уже на тебя глаз положила, вот и вбивает клин между нами, думает, что ты меня бросишь и к ней уйдешь. Это ты ей повод даешь, всякий раз комплименты ей отпускаешь, кобелина!
— Так я всем комплименты говорю, Юлечка! — слабо защищался майор. —  Что, я их тебе, что ли, не говорил?
— Говорил, говорил, вот я, дура, на них и повелась, — вздохнула Юля. — А сейчас на других баб опять заглядываешься, а на меня уже руку начал поднимать. Вот за что ты меня позавчера ударил?
— Но я же уже извинился, Юлечка! Ну, хочешь, на колени встану перед тобой? Мамой клянусь, больше такого не повторится!
Майор даже вскочил со стула, как бы намереваясь встать на колени, но остался стоять.
12
Утрясая свои семейные проблемы, Срухов и его жена, казалось, напрочь забыли, что находятся в кабинете не одни.
Антон сначала с любопытством слушал эту перепалку, потом заскучал.
— Товарищ майор! — кашлянув, сказал он. — Так я могу идти?
— Куда это ты пойдешь? - тут же вскинулась Юля, и Антон ее не узнал: это была уже не та милая и нежная Юленька, в которую он только что, вот всего десять минут назад, был влюблен до беспамятства, да и она ответила ему взаимность.
Сейчас перед ним стояла раздраженная конопатая баба с искаженным от злости лицом. Нет, не зря ей Срухов, видать, поставил фингал.
— А окна кто заклеивать будет? Бумагу я тебе нарезала, дальше управишься сам. Мы с товарищем майором сейчас пойдем домой обедать, а ты работай. Скоро наши женщины вернутся. Сдашь им работу, вот тогда и пойдешь.
— Слышал, рядовой? Выполнять! — весело и с облегчением скомандовал майор, почувствовав, что дела у них пошли на лад!
Он приобнял жену за узкие плечи, и они, тесно прижавшись друг к дружке, почти в ногу вышли из кабинета.
— А, чтоб вас!.. - разочарованно сплюнул на пол Бельский и растер плевок сапогом. — Пропал, на хрен, мой обед!
И усевшись на корточки, стал ваткой наносить клей на чистую бумажную полоску…