Погода — мразь. На стрелках 7 утра.
Поход накрылся.
Я думаю — какая нафиг ра где ты родился,
везде в убийстве осень так проста,
не василькова.
В бессмысленном падении листа,
на смерть Талькова
похожем. В пальцах ветреных суббот
и воскресений,
какой осёл тебя ещё везёт
в тот сад осенний?!
И был не риторическим вопрос,
осёл — не мулом.
И ветер ничего нам не донёс,
(хоть в шею дуло)
кто крепко изживался наугад,
кто с кем-то слипся,
но вышел ад, и ад сказал — «я рад…»
Нет, ад сказал — «я тоже в чем-то сад…»
И не ошибся.

Осенний ад. Кровавая листва.
Курю с балкона.
Я думаю, что степень воровства
в опаде клёна,
(в уходе Клёна*) Помни, Бог суров.
В облёте улиц, станций и дворов,
больниц, толкучек,
я знаю много опытных воров…
Но осень — круче.
А только если всю её дожать,
вернётся — летом.
Я думаю не надо уезжать
и сдать билеты
из коридора — в таун дурака,
с весной алькова,
ведь так и будет — осень и Рука,
что жизнь Талькова
травинкой обрывает и вердикт
и гроб и роза…
Я думаю…
Но я не — Бенедикт.
И не — Спиноза.
И осень у меня на рукаве,
и дождь в глазницах.
Я просто небо (с птицей в голове)
Свинцовой птицей.
Я думаю о страшности в красе
письма в конверте
и то, что о любви должны быть все
стихи о смерти.
О том, как я… или они… плевать.
Милы изгибы.
И то, что ад в котором хипповать
недолго так, уложит всех в кровать,
что это в школе, бл*ть, преподавать
нам всё должны бы,
я думаю.
-
… а время — тик тик тик,
шажочки смелы.
И тишину мою обводит крик
брусочком мела,
заносит осень — станции, юга,
и всё на свете.
И жив — Тальков и Цой и Иоганн.
И дядя Петя.
-
(Вот так вот осень разрушает мозг,
стихи — идея.
Я думаю. и мысли словно воск,
и галабея,
красна на мне и смертники поют —
туфту прощённым,
про сад и ад и осень и уют…
А что ещё им…