Я просыпаюсь в шесть утра. Обычно. А вот вчера проснулся в половине пятого, даже сам удивился. Сон у меня, ввиду чистой совести, крепкий, как абсент, а тут такая, прямо скажем, странная неожиданность. Полежал, прислушался к ощущениям, чтобы понять причину столь необычной ситуации. О! Вот и она.
В дверь спальни ломилось что-то дикое и огромное, слышались крики Бивера и Кота. Бивер, которая Йорк, ввиду своей судорожной дрыщеватости, покрикивала тоненьким писком и, судя по звуку, билась в истерике головой о дверной косяк. Кот же кричал по-мужски, матами.
Я насторожился. Обычно в это время вся звероферма еще спит, а тут такая активность. С чего бы?
Пока я размышлял о нарушении утреннего распорядка, звуковое сопровождение несколько изменилось. Попискивание Дрыщика удалилось в сторону ее лежанки, а Котэ давал джазу, строя свою импровизацию так: «Шур-шур-шур» (чем-то), затем — «Мляааа!!!» и опять удаляющееся «Шур-шур-шур». Вот под это «мля» и «шур-шур-шур» я и уснул.
Проснулся, как и положено, в шесть. Из-за двери доносились знакомые «шур-шур-шуры» и «мяв-мявы». Пакет он там что ли дербанит, судя по звукам?
Выхожу из спальни, а там — чисто трагедия!
Накануне мой мелкий чистил на себе штаны от ворса посредством липкого икеевского ролика. Кто не знает, это такой ролик на ручке с наклеенными на бобину липкими бумажками. Когда бумажка теряет свои липучие свойства, отклеиваешь ее с бобины, а под ней новая липучка. То есть, пользуешься так: держишь за ручку, катаешь по одежде, и вся ворса остается на липучке. Кстати, вполне действенная штука.
Так мой мелкий, как это водится, подошел к вопросу нестандартно, а именно: сразу отрывал липкие бумажки с бобины и как бы промокал ими ворсистые части одежды. Использованные бумажки складывал на гладильную доску. Складывал, складывал, а выкинуть забыл…
На город опустилась темная ночь, все люди разбрелись по своим комнатам, и только Котэ, не тая торжествующую ухмылку, крался в кромешной темноте к гладильной доске. При дневном свете люди как-то неодобрительно относились к тому, что Кот спит на гладилке, а вот ночью — совсем другое дело!
Именно поэтому Кот, злорадно усмехнувшись, мягко оттолкнулся от пола и мохнатой ракетой взмыл в темноту кладовки по направлению к гладильной доске. Но чу! Почему-то приземление на доску прошло не так тихо, как планировал Котэ. Что-то зашуршало под лапами, сначала под передними, а когда Кот попытался развернуться, чтобы посмотреть на источник звука, то и под задними.
Кот затаил дыхание и тихонечко попытался отойти на край доски. «Шур-шур-шур» — раздалось из-под ног. Кот присел и попробовал переместиться к противоположному краю. «Шур-шур-шур» — раздалось снизу. Кот поочередно поднял каждую лапу и потряс ими. До ушей донесся знакомый и издевательский «шур-шур-шур». И Кот запаниковал.
Сиганув с доски, Котэ понесся в зал, про себя отмечая некоторую нестабильность движений, а когда врезался головой в диван, то отметил и подозрительно длинный тормозной путь. Что-то здесь не так! — начал подозревать Кот. Он осторожно пошевелил ногой и опять услышал знакомое «шур-шур-шур».
Ситуация была непонятная, а оттого пугающая. Все люди спали, и Кот впервые пожалел, что ночью в зале никого нет. А еще, как назло, захотелось писать. Раскорячившись, как беременный танк, Кот под дикое шуршание добрел до лотка и с ужасом понял, что вот это злобное «шур-шур-шур» не дает ему принять в лотке привычную позу. А в непривычной Кот не умел.
И Кот закричал.
Наплевав на свою гордость, статус и королевские кровя, Кот принялся барабанить в дверь спальни, призывая людей избавить его от непонятного. Рядом, наблюдая истерику Кота, впадала в свою личную истерику Бивер-Йорк-Пулька-Дрыщ…
Когда я вышел утром из спальни, то перед глазами предстал офигевший от удачной ночи Котэ, ковыляющий враскорячку на этих белых снегоступах по коридору и нервно моргающий под каждое «шур-шур-шур».
Когда липкие бумажки были отклеены от его пяток, Котэ стремительно кинулся к лотку и, блаженно улыбаясь, застыл в нем меховым изваянием.
Понедельник начался…