1.

Часто говорят: родина — это как родители. Ни родину, ни родителей не выбирают.

Но это не совсем верное сравнение.

Во-первых, любой человек рано или поздно обзаводится собственной семьей и покидает своих родителей; навещает их, помогает им, но не живет в их доме, под родительской властью. Больше того, если некто живет с родителями уж слишком долго, то считается, что у этого человека какие-то психологические и социальные проблемы.

Но самое главное различие — вот в чём. Родители (за исключением совсем уж романических ситуаций) всегда одни и те же. Даже когда состарятся — это те же самые люди. Постарев, человек не теряет свои аттестаты и ордена, место и дату рождения, не отказывается от своей бабушки и не превращается из Петра Ивановича в Викентия Макаровича.

А вот родина… Представим себе русского человека, родившегося в 1910-м и умершего в 1995 году.

Этот крепкий старик родился и успел пожить в Российской Империи (даже кое-что запомнить успел!), потом вдруг оказался в Республике России, потом — в Советской России, потом в коммунистическом СССР, и уж на закате лет — в демократической Российской Федерации.

Границы всякий раз менялись. Да и политика тоже. Учебники истории переписывались. Города и улицы переименовывались. Литературные классики чередовались. Отменяли букву «ё» и вводили снова. Затопляли водохранилищами родные деревни. Запрещали частную торговлю и свободную прессу, потом разрешали. Уничтожали церковь — возрождали церковь.

Где же инвариант родины? Существует ли он вообще?

2.

Родина — это довольно сложная конструкция. Это одновременно:

Территория с (более или менее) определенными границами и привычными способами передвижения, что дает ощущение «своей страны».

Язык — в разной степени богатства и рафинированности.

Культура, как вписанная в язык и ландшафт, так и существующая отдельно от них (литература, фольклор, архитектура — но живопись, скульптура, или тексты, в силу обстоятельств созданные на другом языке — например, письма Пушкина на французском).

Житейские обычаи — то есть устройство семьи и круга общения; социальные навыки; пищевое поведение и застольные манеры, более или менее определенный рисунок жизненного пути, и нечто, что мы называем «национальным характером».

Люди — семья, круг друзей, соседей, уважаемых личностей ныне или в истории.

История страны как ценность, ее славные и бесславные страницы.

Политический режим, зачастую воплощенный в отдельных личностях.

Наконец, законы государства.

Все это — родина.

Нельзя путать страну с правительством. Хотя страны без правительства тоже не бывает, это надо честно признать. (Замечу в скобках: если в стране нет вообще никакого правительства, из такой страны надо срочно уносить ноги).

Главное же — можно любить одни компоненты, а другие — просто едва терпеть. Можно терпеть любое правительство ради милого сердцу пейзажа, звуков родного языка и знакомых лиц на улицах города, можно призывать себя «слушать музыку революции», а можно с ужасом бежать из страны, где власть захватила пьяная матросня под руководством подкупленных немцами полуинтеллигентов. Можно знать наизусть всего «Онегина», а можно косноязычно блякать через каждое слово — но при этом любить родину, да, да, да!

Не надо делать культа из своей личной любви к родине. Не надо навязывать свой способ любви — другим.

Кто сильней любил Россию? Набоков-старший или Чичерин? Деникин или Фрунзе? Бунин и Шмелев или Бабель и Фадеев?

Тем более что любовь русских писателей к родине часто совершала удивительные пируэты — взять, к пример, судьбы Блока и Горького…

Советская педагогика вполне официально была педагогикой оптимизма, бравурности, маршей и стягов: жизнь в отсутствие любви и смерти. В нынешнем воспитании чувств любовь заменяется техникой быстрого соблазнения (pick-up) и совокупления. А смерть — кровожадными фантазиями компьютерных игр. Переживать некогда.
Вот поэтому с патриотизмом у нас проблемы. Особенно это касается литературы и искусства. И особенно в последнее время, когда на экраны выходят фильмы специально «патриотического», то есть военно-победоносного, свойства. Это какое-то недоразумение. Фильм про войну может оказаться патриотическим. А может остаться военно-историческим, военно-приключенческим. Но понятия сместились. Раз про войну — значит, по разделу патриотизма.

3.

Пожизненный контракт без права расторжения, заключенный без ведома человека, прямо в момент его рождения — вы бы согласились на такое?

Конечно, нет.

Потому что такой контракт называется «рабство». Раб, сын раба и отец раба — Господи, тоска-то какая смертная!

Вот что имел в виду Лев Толстой, когда написал «патриотизм — это рабство».

Никакой идеологии.

В чистом виде институциональный анализ.