За кулисами ведущая балерина Маша Попятная, топчась на пуантах и оглаживая сверкающую «пачку», ждала своего выхода. В изящной маленькой головке её мелькали в пируэтах мысли:
«Не забыть бы купить курицу для мужа. Интересно, когда домой вернусь сегодня? Если поклонники не задержат на выходе, то могу успеть в ближайший к дому гастроном. А не успею, придется прыгать до круглосуточного. Ох долюшка наша, балеринья! Я бы тоже курочки поела… вот прямо сейчас. А так — курица мужу, а мне — её покупать… Так есть-то хочется! Три дня на усиленной диете! А желудок-то не железный. Вот и в боку что-то колет. Ой, не булавка ли? Может, завистница какая подсунула в костюм… Дотерплю ли до конца спектакля? Лишь бы Ванька не укололся, а то уронит ещё… тьфу-тьфу-тьфу.»
Балерина Маша выпорхнула на сцену. Прыжок — и она уже в руках самого Щелкунчика…
Щелкунчик, то есть балерун Иван Авангардов прервал свои последние мечты о новой машине и зарубежных гастролях новыми мыслями:
«Что-то Машка отъелась! На 200 грамм точно тяжелее стала. Вот поганка, на ночь трескает. Видел, как пакеты с курами таскает. А ещё говорит: „мужу, мужу…“…Поди, жареную курочку ест. — Авангардов сглотнул слюну. — А у меня уже в животе урчит. Хорошо ещё, оркестр заглушает… Первая скрипка достала. достал уже своими приставаниями… Думает, что в балете мужики все с голубым отливом. Нет, я не такой! Мне бы обычную пампушечку в подружки, да где ж такие? Вот такие же селедки, как Машка вокруг крутятся… Эх, Машка… двести граммов, а как тяжело-то…уф…»
В зале на приставном стульчике с благоговейным взором сидела уборщица театра Аделаида Аскольдовна. Она думала о том, как хорошо, что она работает в Огромном театре (хоть и «техническим работником», но с возможностью вот так, на приставном стульчике после трудового дня …), о том, как прекрасна музыка Чайковского, как великолепны танцоры, исполняющие главные партии, и как слажен кордебалет, и как здорово, что каждый день они прикасаются к этой красоте и чистоте великого искусства.