Слепому подарили краски…
Но не со злобы — шутки ради…
И видели, как от бедняги привычный уходил покой;
Он молча трогал каждый тюбик,
и кистью свои пальцы гладил,
И осторожно прикасался к холсту дрожащею рукой.

И устыдились…
И жалели, что поступили так жестоко,
Что поглумиться захотели… А он — поверил и пошел…
Пошел, не ведая, не видя… пошел,
не зная — веря только,
Что холст и краски появились,
чтоб стало очень хорошо.

Но он в своей бессветлой жизни не видел ни одной картины.
И он никак не мог осмыслить само понятие «цвета».
И мир внутри него цветущий,
не тронутый мирской рутиной,
Показывал ему незримо, что жизнь —
совсем-совсем не та…

Совсем не та, что нам рисуют и предлагают
в это верить…
Совсем не та… но он не видит,
он только слышаньем живет…
И он давно привык по звукам, по запахам,
по боли мерить
Происходящее снаружи… всё чувствуя наоборот…

Без школ, пособий и уроков, наставниками не измучен,
Он выливал в картинах душу,
он отдавал — не рисовал…
Он отдавал себя, не глядя; не так,
как мог бы быть научен;
Не так, как мог бы это видеть, а так,
как сердцем понимал…

В его картинах солнце — грело…
В его ручьях — сводило ноги…
И там, где рисовал он слезы,
там боли было с океан…
И даже ветер был соленым у моря с берегом пологим…
И даже теплым Первомаем совсем по-детски
пах тюльпан…

И звуки! — сколько было звуков!
Звучало всё, но лишь — чуть слышно…
Гудели тучи, пели птицы, журчали нежно ручейки…
Шумели клены и березы,
и друг о дружку бились вишни,
Стеклянным звоном наполняя фруктовый
садик у реки…

И все смотрели, восхищаясь…
один художник знаменитый
Слез не скрывая, тихо плакал,
сливаясь с шумною толпой…
Воспитанник хорошей школы, любимый
многими, маститый,
Он понял, что впервые в жизни
он пожалел, что не слепой…