Вот скажите же, бывает, не везет-так крупно.
И это было последней каплей. Так тупо…
И зачем только тебя, горе такое, судьба кинула?
Да еще мне под ноги, будто стакан кофе опрокинула.
И вот нафиг мне эти муки с тобой, дураком?
Ты даже не умеешь тихонько ходить босиком,
Принося мне кофе и ставя на столик у кровати.
И полоски твои на футболке немного некстати.
И цветы надо рвать длиннее, они в вазе тонут.
И ночью надо тише орать по телефону.
И зубная щетка с полосками-это моя вообще-то.
Штаны не брала. В ванной валяются где-то.
Музыку слушай потише, спать хочу очень.
И я ненавижу Марли между прочим.
В розетку 'просто так' не суют пальцы.
И не трогай пожалуйста мои рабочие пяльцы!
Когда режешь картошку, держи нож тверже.
Идешь в институт-лицо свежее и проще.
Цветы поливать раз в день, а не два месяца.
Бля, мне впору с тобой уже повеситься…

Но все-таки в тебе есть эта тайна, эта нотка,
И в дрожи кадыка, когда ты глотаешь водку.
И в сгибе локтей на столе за утренним чаем,
И в этой дурацкой любви к полетам чаек.
В светлых, зеленых радужках глаз,
Даже в глупости несвязных утренних фраз.
И в пижаме с космонавтами на марсе.
И дурацкое имя твоего кота- Баааарсик!
И в сильных, неловких руках на моей талии
И в губах, таких тонких и правильных.

Я уже симфония, а ты только ключ скрипичный.
Но его-то и не доставало. Это все было обычным.
Это все было мелочью в рваном кармане,
Каплей молока в немытом стакане.
Но теперь это столько, что не хватит слов и звуков.
И теперь значение есть у дверного стука,
Звоне ложки о стенки стакана,
В придыхании на слове 'нирвана',
Во вздохе после уборки в квартире и коридоре,
И в детских фотографиях с мамой на море,
В Скрипе ботинок, хлопаньи крышки рояля.

Сядь. Открой. И играй. Забываясь. Мечтая.
Со злостью. Без шепота. В четыре утра/ночи.
Честно, мне твои волны волос нравятся очень.
Разыграй меня всю. Или с середины или не с начала.
Давай, вперед, не бойся, ты далеко от причала.
И еще приноси мне каждый фиолетовый вечер
Свое/мое любимое mistery of touching.