Мальчишка поудобнее устроился в кресле и улыбнулся мне той социальной западной улыбкой, навык использования которой все больше проникает в молодое российское поколение.
— Я ненавижу своих родителей, — спокойно сказал он, подумал и решил уточнить: — Мать и отца.
Его заявление меня, разумеется, встревожило, но со стула я отнюдь не упала. Передо мной сидел подросток, а подростки — единственная категория населения, которая часто и охотно оперирует словом «ненавижу». Все прочие понимают, что ненависть — очень сильное, разрушительное и редко встречающееся в человеческой практике чувство. Большинство реально взрослых (задержавшуюся подростковость не рассматриваем) людей европейской цивилизации на вопрос: «Ненавидите ли вы что-нибудь или кого-нибудь?» — ответят отрицательно или неуверенно пробормочут что-нибудь общепринятое про нацизм. Подросток вполне может сказать, что он страстно ненавидит манную кашу, попсу, младшего брата, всех, кто убивает животных, и учительницу по черчению.
— Любая ненависть разрушает, — сказала я мальчишке. — С ней трудно, иногда даже невозможно жить. Особенно если это ненависть к близким людям. Ты правильно сделал, что пришел с этим ко мне. Как тебя зовут?
— Арчибальд Аввакумов, — сказал мальчишка.
Каюсь, я не удержалась от улыбки. А вы бы удержались? Арчибальд, разумеется, мою улыбку заметил и кивнул, как будто где-то внутри поставил галочку.
— Как сокращают твое имя? — убрав улыбку, спросила я. — Арчи?
— Нет. Бальд, я сам так решил. Тоже по-дурацки, конечно, но хоть непонятно. Когда мне исполнится 16 лет, я поменяю имя и фамилию, — он опять подумал и добавил: — И отчество тоже. Я уже узнавал, это можно по закону.
— Хорошо, но это будет потом. А сейчас мы про твою ненависть все уточним, разберем и обсудим…
— Да вообще-то нечего тут и разбирать, — мальчик отрицательно покачал головой. — Ну ненавижу и ненавижу, так получилось. Я вам не вру, поверьте, — снова социальная улыбка. — Я к вам за справкой пришел.
— За какой справкой?! — оторопела я. — За справкой о том, что ты, Бальд Аввакумов, ненавидишь своих родителей?!!
— Да, да, именно так! — на этот раз улыбка на лице Бальда была совершенно искренней. Он радовался возникшему, как ему показалось, взаимопониманию. А я, напротив, впала в тягостное недоумение.
— А зачем тебе такая справка? — помолчав, спросила я. — Кому ты ее понесешь?
— Ну, кто попросит, — ответил Бальд.
Кто может попросить у ребенка справку о ненависти к собственным родителям?! Мне становилось все хуже. Я уже внимательно приглядывалась к мальчишке, к его мимике, к движениям рук — может, за его внешней воспитанностью я проглядела какую-нибудь психиатрию?
— В суде там или еще где…
Ага! Хоть что-то. Намечается какой-то суд. Стало быть, дело, скорее всего, не в психиатрии.
— Справка для суда. О’кей. А что же я должна была бы в ней написать?
— Ну что мне с родителями плохо, потому что я их, как уже сказал, ненавижу, — мальчик объяснял мне все терпеливо, как воспитатель детского сада объясняет дошколенку. — Что у меня от проживания с ними будет психологическая травма, стресс или какие-то еще слова, вы, наверное, знаете, как правильно написать.
Так. Я решила, что уж теперь-то мне все ясно. Парень выглядит вполне приличным, но в семье наверное какой-то ужас-ужас. Пьянство, наркомания, побои, сексуальное насилие? Раз дело дошло до суда, наверное, хотят лишать родительских прав. Единственное, что непонятно: почему к психологу за психологическим освидетельствованием частным порядком пришел в одиночку четырнадцатилетний мальчишка? Что там себе соответствующие службы думают?! Есть ли кто-нибудь, кто может взять его под опеку? Или я сейчас должна говорить с ним о детском доме?
— С родителями ты жить не хочешь, это мне ясно, — сказала я. — А с кем же хочешь?
— С папой, конечно, как раньше.
— Так. Ничего не понимаю, — сдалась я. — Давай все с самого начала. Твоя семья на сегодняшний день — это…
— Папа, я и Ариадна, моя сестра. Но Ариадна теперь уже больше с родителями живет. Она к отцу вроде привыкла.
— Сколько пап в этой истории? — я поставила вопрос ребром. — Детей двое, а мать вроде одна… У вас с Ариадной разные биологические отцы?
— Нет, что вы, один и тот же, — улыбнулся Бальд. — Мы же с ней двойняшки.
— Всю историю с самого начала! — потребовала я и сама услышала истерическую нотку в своем голосе. — Итак, четырнадцать лет назад у ваших папы с мамой родились разнояйцевые близнецы, которых назвали Арчибальд и Ариадна…
***
До определенного момента история семьи казалась мне весьма банальной. Отец был музыкантом — творческая натура, бывший вундеркинд, бывший маменькин сынок, нерегулярные заработки, никто не понимает, как он талантлив, его мама недолюбливает невестку и подливает масла в огонь («Ты не можешь стирать пеленки, у тебя руки!»). Жена искренне любит мужа, но двое недоношенных, часто болеющих детей требуют круглосуточного ухода. На мужчину (во всех смыслах) у нее ни времени, ни сил просто не остается.
— Я творческий человек, я больше так не могу, ты не обращаешь на меня внимания, ты не следишь за собой, у нас в квартире все время бардак и воняет, я должен жить отдельно, я буду приходить, я буду приносить деньги…
Ушел и не вернулся. Через полгода познакомился с девушкой-музыкантом, стал жить с ней вместе. Никаких денег, никаких навещаний детей, он решил: лучше для всех, если они меня забудут, никто (на самом деле, конечно, только он сам!) не будет нервничать, испытывать чувство вины…
Молодая мать не стала ничего просить и никому ничего доказывать и погрузилась в уход за детьми. Ее родители продали дом в Новгороде, переехали в Питер и помогали по полной программе.
Дети постепенно выправились, поздоровели, пошли в садик. После трех лет были спокойными, дружными, дисциплинированными, удобно замкнутыми друг на друге и не требующими особого внимания. Мать вышла на работу и там познакомилась с мужчиной, который полюбил ее и просто «запал» на очаровательных двойняшек — готов был возиться с ними хоть круглые сутки. Дети, естественно, его тоже полюбили, особенно Арчибальд, который после отъезда дедушки обратно в Новгород очень тосковал по мужской руке.
В новой семье все складывалось хорошо. Всего хватало, никто не повышал голоса, каждый год все вместе ездили в отпуск — сначала под Новгород, а потом на юг, дети учились вполне прилично и по-прежнему дружили между собой.
Биологический отец двойняшек проявился чуть больше двух лет назад — совершенно неожиданно. Он написал адресованное матери детей письмо, которое долго лежало в почтовом ящике. Потом на дне его обнаружила Ариадна.
«Я негодяй и мерзавец и понимаю это, — писал он. — Ты — святая женщина, я помню тебя в ореоле жемчужного света, склонившуюся над детской кроваткой. Я сейчас плачу по счетам и считаю это справедливым. Не смею навязываться, поэтому пишу письмо — если захочешь, ты сможешь просто выкинуть его и обо всем забыть. Единственное, о чем я тебя прошу, — дай мне перед смертью увидеть детей…»
Женщина решила, что это, конечно, манипуляция, но все-таки позвонила по указанному в письме телефону. Реальность строго соответствовала написанному в письме: ее бывший муж в одиночестве жил на старой семейной даче (его мать умерла, а городскую квартиру он сдавал) и умирал от онкологии.
— Детей я туда не повезу, — сказала она мужу. — Но сама все-таки поеду. Суп вот сварю, котлеты. Мы же люди все-таки…
— Конечно, люди, — ответил нынешний муж. — Поезжай.
Что было дальше? Человеческое участие и воспоминания о молодости делают чудеса — кто бы сомневался! Еще облучение, химия — и радостное удивление врачей: а вы знаете, кажется, ваш муж выкарабкался!
— Да он мне не муж, — робко пыталась возразить женщина. Кто ее слушал?
Трагически похудевший, с горящими от благодарности и вновь дарованной жизни глазами — он был так похож на того человека, которого она когда-то страстно полюбила… Еще дрожащими от слабости, длинными, изящными пальцами при свечах он играл ей мелодии их юности, а сосны грозно шумели за окном старой дачи…
Она попросила прощения у второго мужа. Он понял и простил, но сказал:
— Оставь детей мне. Ведь детям там у вас по-прежнему, как и когда-то, нет места — только ты и он.
— Но я же мать! — возразила женщина. — А ты им даже не биологический отец. Что скажут люди?
Ариадна сначала сдалась на уговоры и слезы матери. А потом и новый (родной) отец сумел как-то ее очаровать. Арчибальд оказался готов бороться до последнего: я лучше в приют пойду, но не к ним.
***
— А как бы ты хотел? — спросила я. — Чтобы она тогда, не читая, выкинула это письмо в мусор? Или прочла и выкинула?
— Только не говорите мне, что любовь либо есть, либо нет, как лампочка, которая либо горит, либо не горит, — серьезно сказал Арчибальд. — В это верят только девчонки и только до седьмого класса. На самом деле все много сложнее.
— А как бы ты все-таки хотел?
— Я хотел бы остаться с отцом. А они пусть как хотят.
— Я буду на твоей стороне, Бальд, и дам тебе самую лучшую на свете справку, — сказала я. — Если сейчас ты согласишься говорить со мной о ненависти и любви.
— Я соглашусь, — кивнул Бальд. — Я понимаю, что это важно.
***
P. S. Получив от меня нужное ему заключение, Арчибальд смог отказаться от ненависти, но остался жить с приемным отцом, став его семьей и другом. А мать и биологический отец начали долгий путь к выстраиванию качественно новых отношений со своим сыном.