Я был жесток.
Я резко обличал,
о собственных ошибках не печалясь.
Казалось мне — людей я обучал,
как надо жить, и люди обучались.

Но — стал прощать…
Тревожная примета!
И мне уже на выступленьи где-то
сказала чудненький очкарик-лаборантка,
что я смотрю на вещи либерально.

Приходят мальчики,
надменные и властные.
Они сжимают кулачочки влажные
и, задыхаясь от смертельной сладости,
отважно обличают мои слабости.

Давайте, мальчики!
Давайте!
Будьте стойкими!
Я просто старше вас в познании своём.
Переставая быть к другим жестокими,
быть молодыми мы перестаём.

Я понимаю, что умнее — со стыдливостью.
Вы неразумнее, но это не беда,
ведь даже и в своей несправедливости
вы тоже справедливы иногда.

Давайте, мальчики!
Но знайте, — старше станете,
и, зарекаясь ошибаться впредь,
от собственной жестокости устанете
и потихоньку бедете добреть.

Другие мальчики, надменные и властные,
придут, сжимая кулачонки влажные,
и, задыхаясь от смертельной сладости,
обрушаться они на ваши слабости.

Вы будете — предсказываю — мучиться,
порою даже огрызаться зло,
но всё-таки в себе найдёте мужество,
чтобы сказать как вам ни тяжело:
«Давайте, мальчики!»