Вчера на рынке я поджидала коллегу, застрявшую у прилавка с фруктами. Рядом ошивалась бомжиха неопределенного возраста и соответствующего вида — еще не на краю, но уже близко.
Кто-то громко позвал меня, я оглянулась — прихрамывая, спешил такого же бомжовского облика мужик, нет, не ко мне, к этой тетке. Видно, цветочницы отдали ему некондицию — большую растрепанную охапку сильно подвявших цветов — бледные розы, опустившие головы блеклые хризантемы.
Он гордо протянул ей этот веник:
— Это я для тебя взял.
Она растерянно улыбнулась щербатым ртом, сказала:
— Мне так давно не дарили букетов.
Потом взяла цветы, осторожно прижала их к грязноватой черной куртке и опустила в них лицо таким нежным, таким узнаваемо женским движением, что у меня защемило сердце.
Она стояла с этими цветами, которые следовало бы выкинуть еще дня два назад, не видя ничего и никого вокруг, как будто бы всего этого — толпы, шума, промозглого декабря — не существовало. Только эдемский сад в начале времен, где тигры играют с ягнятами, не помышляя о трапезе, и над счастьем ослепительный синий свод, а не набухшее непогодой комковатое серое небо.
Всюду жизнь.
Мы сами создаем свой рай.
Мы сами строим свой ад.